http://www.main.vsu.ru/~hfcl/antiq/arho/arho98_6.html

А. В. Зорин

ФИННЫ В ПОСЕЙМЬЕ

Древнерусское государство изначально складывалось, как полиэтническое объединение, включавшее в себя наряду с племенными союзами славян и целый ряд неславянских этнополитических образований. Основное место среди последних занимали финно-угорские племена — меря, мурома, водь, весь. Полиэтничным был и состав дружин киевских князей. Всё это, несомненно, должно было найти своё отражение и в погребальных памятниках данного периода.

Любопытные в этом отношении материалы дают раскопки кургана у д. Шуклинка Курского района Курской области — одного из восьми, сохранившихся в составе могильника, расположенного на правом берегу р. Тускарь, в лесу около Шуклинского городища. Насыпь кургана — полусферической формы с высотой 2,8 м и диаметром 18 м — была повреждена грабительскими ямами. В насыпи встречались мелкие фрагменты лепной и круговой керамики, обломки обмазки, оселок, обломок точильного камня, небольшой кусочек железного шлака. Большая часть этого, вероятно, попало в насыпь вместе с принесённой для её сооружения землёй (среди керамики встречались фрагменты венчиков сосудов эпохи бронзы).

В нижних слоях насыпи был найден серебряный перстень. Перстень — массивный, с овальным щитком, находящимся на одной линии с дужкой — был брошен в основание будущего кургана на начальном этапе возведения насыпи и его следует считать жертвенным даром душе умершего. Он примечателен отличной сохранностью и любопытным изображением на щитке ( ). Аналоги данным символам можно найти в тюркском руническом алфавите, в тюркской тамге “вилы” [Щербак. 1958: 55], в скандинавских рунах (руна m младшего футарка или R старшего), а также в “хазарской тамге рунического типа”, которой был помечен ряд дирхемов Девицкого клада [Быков. 1974: 50]. В любом случае, знаки на перстне имеют, несомненно, магическое значение. Так, например, руна R — *algir, традиционно интерпретируется, как "руна защиты" и нередко встречается в различном количестве (до 16 раз подряд) на амулетах и личных вещах. Защитные функции талисмана вполне уместны для такого предмета, как кольцо, пожертвованное в погребение [Добровольский, Дубов, Кузьменко. 1991: 49-50].

В основании насыпи находился слой подсыпки плотного светло-серого грунта, на котором чётко отпечатались следы стеблей и листьев истлевших растений (культурных злаков), которые устилали поверхность во время проведения похоронных ритуалов. Эта округлая площадка ограничивалась невысоким (от 0,2 м до 0,7 м) валом, покрытым поверху ярко-жёлтой глиной. В юго-западной части глиняное кольцо размыкалось, оставляя проход. Внешний диаметр кольца достигал 10 м. За пределами его по сторонам света были вкопаны столбики и вокруг них разведены костры. При возведении насыпи размеры подковообразного вала были увеличены путём подсыпки светло-серого грунта и суглинка, он сомкнулся, а поверху него лёг мощный пласт гумусированной глины. Образовавшееся при этом в середине углубление было засыпано светло-серым грунтом и в итоге там вырос небольшой холмик, на склоны которого легло покрытие из жёлтой глины. При вскрытии насыпи он дал контур подпрямоугольного пятна на фоне жёлтой глины. Затем досыпка была продолжена по краям, причём пласт покрытия периодически наращивали.

Мощность покрытия была неравномерна — наибольшей толщины оно достигало на северо-востоке. К северу от “кургана в миниатюре” — холмика над подпрямоугольным пятном — на границе глиняного покрытия была сооружена “костровая яма,” в которой разожгли ритуальный огонь. Она представляла собой яму очажного типа, обращённую устьем на север, с глиняными бортами по западной и восточной сторонам. Глина дна и стенок ямы была прокалена до красно-оранжевого цвета. Яма имела размеры 0,8 м по линии С-Ю, 0,9 м по линии З-В при глубине 0,45 м. Дно плоское, округлое в плане, диаметром 0,4 м. Заполнение ямы — серый грунт, насыщенный золой и углями. Яма явно носила ритуальный, культовый характер. Неподалёку от неё, в центральной части насыпи, были встречены две деревянные плахи — полуистлевшие остатки досок размерами, соответственно, 0,4х0,1 м и 0,1х0,05 м. Первая из них была ориентирована по линии З-В и лежала чуть наклонно с повышением в восточную сторону. Вторая, меньшая, была ориентирована по линии ЮЗ-СВ. Какая-либо связь между данными плахами или же между ними и какими-либо конструктивными особенностями насыпи прослежена не была. Следов огня на себе плахи не несли. К востоку от малой насыпи было размещено погребение — высыпаны отобранные кальцинированные кости и помещены сосуды. После этого насыпь была досыпана светло-серым грунтом и тёмно-серым подзолом, а в центральной части накрыта глиняным “куполом”, сомкнувшимся с первоначальным покрытием.

Погребение, располагавшееся в ЮВ секторе на глубине 1,81-1,90 м, на уровне очажной ямы и глиняного покрытия, представляло собой скопление отобранных кальцинированных костей, смешанных с костями сожжённых жертвенных животных, общей массой около 2,4 кг. Четыре сосуда (два лепных, два круговых), сопровождавшие скопление, также содержали внутри себя кальцинированные кости, занимавшие, однако, менее трети объёма каждого из них. Сосуд 4, лежавший на боку отдельно от стоявших трёх других (на противоположной стороне скопления), содержал массивные обломки пережжённых костей животных и имел признаки преднамеренного повреждения. На венчик сосуда 1 был повешен изогнутый железный предмет (браслет?) — кованый, прямоугольный в сечении, толщиной 0,1 см, шириной 0,5 см, длиной до 8 см, с приваренным к одному концу колечком. В заполнении этого же сосуда к одной из кальцинированных костей прикипела оплавленная синяя бусина-пронизка. Бусина была, вероятно, брошена в груду ещё горячих пережжённых костей уже после того, как догорел погребальный костёр — этим объясняется тот факт, что она, оплавившись, всё же сохранила свою форму. Примечателен и сам сосуд 1, скорее древнерусский, чем роменский — раннекруговой, красноватого цвета, почерневший от действия огня, тесто с примесью песка, венчик плавно отогнут наружу, плечико орнаментировано насечками в виде линий, образующих при пересечении композицию из треугольников. Несмотря на прослеживаемые в керамическом материале следы бытования волынцевских традиций (вертикальные венчики сосудов 2-4), погребение, исходя из наличия оплавленной пронизки и особенностей наиболее позднего в комплексе кругового сосуда 1, следует датировать концом X в.

В целом структура данной насыпи ещё раз подтверждает мнение о том, что курган представляет собой не просто место захоронения останков умершего, но и выполняет роль культового сооружения. Курганы со столь сложной конструкцией насыпи, образованной путём систематических досыпок и увеличения размеров подковообразного вала, до сих пор не исследовались на территории Посеймья. Нечто подобное было, вероятно, выявлено, судя по сохранившимся фотоматериалам, при раскопках, проводившихся на Шуклинском могильнике в 1930 г. В ходе тогдашних исследований был раскопан один курган, из которого в Курский краеведческий музей поступили "три горшочка культуры северян IX-X веков" [ГАКО, ф. Р-3139, оп. 1, д. 52, л. 412]. На фото профилей бровок там довольно чётко прослеживается глинистый слой, понижающийся к центру насыпи и приподнимающийся по краям, а также контур глиняного “купола” [Арх. КГОМА, VII-15/6; КОКМ 12783, 12872]. При этом следует отметить, что в 1952 г. в результате раскопок, произведённых Верхнеокским отрядом Славянской археологической экспедиции ИИМК АН СССР под руководством Т. Н. Никольской, на Шуклинском могильнике был вскрыт курган с вполне обычной для данного региона погребальной обрядностью. На уровне горизонта в пределах, ограниченных кольцевой канавкой, на дне которой прослежены обугленные столбики оградки, раскопки выявили 4 погребения по обряду кремации на стороне. Три из них были урновыми. В насыпи (однородной по составу, из "чернозёма с включениями мергеля") встречались угли и отдельные фрагменты роменской керамики [Арх. ИА РАН, р-1 № 902, л. 13-15]. При этом в материалах, полученных при раскопках 1952 г., встречается и керамика, подобная сосуду 1, представляющему наиболее поздний тип [Арх. КГОМА, VI-36].

Таким образом, на одном могильнике налицо погребения с совершенно различной погребальной обрядностью, но примерно синхронные по времени (конец Х в.). Захоронения подобного типа имеют аналоги в лице синхронных по времени курганных погребений северных регионов. Насыпи, образованные путём систематических досыпок и увеличения размеров подковообразного вала, характерны для новгородских сопок и курганов приладожской веси; для курганов веси типичны и ярусные погребения с очагами, где очаг имеет меридиональную ориентировку и располагается примерно в центре кургана на покрытой глиной песчаной подсыпке. Причём размещение захоронения восточнее очага в весских курганах характерно для мужских погребений. Иногда в мужских захоронениях встречаются женские украшения — жертвенные дары [Финно-угры. 1987: 57]. Обломок железного ободка, повешенный на венчик урны, отдалённо напоминает скандинавский обычай вешать на погребальный сосуд шейные гривны. В весских погребениях нередко встречаются кости животных (коня, собаки), а сосуд 4 был заполнен именно ими [Финно-угры. 1987: 57]. Таким образом, конструктивные особенности насыпи, вкупе с инвентарём погребения могут свидетельствовать о инфильтрации в данный регион в конце X в. каких-то групп или отдельных представителей северного (финского) населения, что может быть связано с политикой Владимира I по укреплению границ.

Косвенно данную версию подтверждает и факт наличия на славянских курганных могильниках Посеймья сидячих трупоположений, характерных для погребений другого финского племени, води. Сидячие погребения известны в двух регионах древнерусской территории — это её северо-западные районы, в первую очередь Водская земля (Ижорское плато), и юго-восточное порубежье, где они встречаются в единичных случаях. Женщина в сидячем положении обнаружена в погребении № 111 в Киеве рядом с лежащим на правом боку скелетом мужчины. Сидячие захоронения встречены также в курганах 42 и 110 Шестовицкого могильника [Моця. 1987: 115, 119]. Два подобных погребения были вскрыты Д. Я. Самоквасовым на могильнике со славянскими трупосожжениями в окрестностях Ратского городища (“между селом Клюквою у реки Сейма и деревнею Городище на берегу реки Рати”). Здесь в обоих курганах “на подошвах насыпей найдены по человеческому остову в сидячем положении: ... ноги вытянуты, руки сложены на бёдрах, лицом к востоку; при одном никаких украшений не было, а при другом найдены черепки раздавленного землёю глиняного сосуда и железные ножик и пряжка” [Самоквасов. 1908: 212]. Помимо того, сидячие погребения отмечены на Гочевском могильнике. По сведениям К. П. Сосновского, “в сидячем положении” находились некоторые захоронения, вскрытые в ходе грабительских раскопок местных крестьян [Сосновский. 1911: 320]. Сидячее погребение было исследовано там же П. С. Рыковым в 1912 г. Среди инвентаря в данном случае находились “нож с рукояткой, оканчивающейся пальцем, обломок ножа и пластинка, в ногах поднято медное височное кольцо” [Арх. ИИМК, ф. 1/1912, д. 116, с.35-37].

Будучи характерны для финского племени водь (Vatjalaiset), сидячие погребения получили распространение на Новгородской земле, в районах смешанного финно-славянского населения. Появление их в Поднепровье, на Псле и Сейме объясняется прибытием туда переселенцев из Новгородчины [Седов. 1984: 160]. Это вполне может быть связано с политикой Владимира Святославича, направлявшего на южные рубежи своих владений “лучших мужей” из подвластных ему отдалённых племён, среди которых летописцем называется и чудь [ПВЛ. 1950: I, 83]. В данном случае этот этноним может выступать в качестве собирательного обозначения финских племён. Следует, однако, отметить и то, что на этой территории подобные погребения лишены некоторых своих характерных особенностей. Так, в курганах с сидячими погребениями нет подсыпок из камней, служащих опорой для костяков; известные погребения с очагами лишены обильного инвентаря, у веси располагавшегося нередко на самом очаге; в конструкции насыпей не используется камень (на севере галечник применяли для сооружения кольцевых валов, подсыпали в основание очагов). Это обстоятельство, судя по всему, связано с изменениями в погребальной обрядности, которые произошли под влиянием двух факторов — иных природных условий и быстрой ассимиляции немногочисленных пришельцев в славянской среде. Невозможность найти галечник в условиях чернозёмной лесостепи привела к замене его земляными насыпями. Поддавшись, видимо, культурному влиянию и быту славянского окружения, переселенцы перестают возлагать на ритуальный очаг кухонные принадлежности (котлы, горшки, сковороды), хотя встреченный в Шуклинском кургане неподалёку от очага обломок доски вполне мог быть фрагментом лопаты [Финно-угры. 1987: 57]. Малочисленность переселенцев делала для них крайне важной необходимость приспосабливаться к местным обычаям. Северные особенности в обрядах исчезли, видимо, на протяжении жизни одного поколении и захоронения детей переселенцев уже практически ничем не выделялись из общей массы.

В пользу этого говорит и тот факт, что подобные нетипичные для данного региона погребения встречаются в окружении обычных для данной местности захоронений. Видимо, семьи финских “лучших мужей” (или выходцев из Новгородской земли) селились великим князем среди местных славян и хоронили своих умерших на местных могильниках, причем погребальная обрядность их видоизменялась, приспосабливаясь к местным условиям, быстро теряя свои характерные черты под влиянием ассимиляционных процессов. На скорость изменений обрядности мог повлиять и такой фактор, как активная христианизация населения, которая в первую очередь должна была затронуть “княжих мужей”. Помимо того следует отметить и то, что курганные весские погребения сами по себе являлись сплавом разных погребальных традиций, отражая “существовавшую на определённом отрезке времени этническую смешанность населения: финского и скандинавского” [Финно-угры. 1987: 57- 58]. Существуя в неустоявшейся форме, погребальный обряд сравнительно легко мог поддаться новым влияниям со стороны. Этот этап его развития и демонстрируют, видимо, известные на сегодняшний день захоронения в Шуклинке.

Литература

Архив КГОМА, VII-15/6; VI-36.
Архив ИА РАН, р-1 № 902.
Архив ИИМК, ф. 1/1912, д. 116.
ГАКО, ф. Р-3139, оп.1, д. 52.
Быков А. А. 1974. Из истории денежного обращения Хазарии в VIII-IX вв. // Восточные источники по истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. М.
Добровольский И. Г., Дубов И. В., Кузьменко Ю. К. 1991. Граффити на восточных монетах. Л.
Моця А. П. 1987. Население Среднего Поднепровья IX-XIII вв. Киев. Повесть временных лет. 1950. М.-Л.
Самоквасов Д. Я. 1908. Могилы Русской земли. М.
Седов В. В. 1984. Водь // Новое в археологии СССР и Финляндии. Л.
Сосновский К. П. 1911. Городища и курганы в бассейне верхнего течения реки Псла в пределах Обоянского уезда Курской губернии // Труды КГУАК. Вып. 1. Курск.
Финно-угры. 1987: Финно-угры и балты в эпоху средневековья. М.
Щербак А. М. 1958. Знаки на керамике из Саркела // Эпиграфика Востока. XII.

Список сокращений

ГАКО - Государственный архив Курской области
ИА РАН - Институт археологии Российской Академии наук (Москва)
ИИМК - Институт истории материальной культуры (СПб)
КГОМА - Курский государственный областной музей археологии
КОКМ - Курский областной краеведческий музей
КГУАК - Курская губернская учёная архивная комиссия
ПВЛ - Повесть временных лет

Copyright © Зорин А.В., 1999