Электронная версия издания:
Жан Боден. Метод легкого познания истории.
- М.: Наука, 2000. - 412 с. ISBN 5-02-008714-9
Глава VI.

(135)      История по большей части имеет дело с государством и с изменениями, происходящими в нем, поэтому для достижения понимания предмета мы должны коротко объяснить причины зарождения, развития и гибели государств, особенно потому, что нет ничего более плодотворного и полезного во всей истории. Многие вещи выглядят очень ценными для познания природы души и являются превосходным материалом для установления моральных правил каждого человека. Но знания, почерпнутые из чтения истории, о появлении городов, их росте, созревании политических форм, разложении и гибели, также очень необходимы, причем не только для отдельных людей, но и для всех и для каждого. Так, Аристотель думал, что не может быть ничего более нужного для установления и сохранения сообществ людей, чем знание науки об управлении государством. Но даже в обсуждении этого предмета мнения великих столь различаются и расходятся, что на нем стоит остановиться особо, так как за многие столетия не нашлось до сегодняшнего дня никого, кто бы объяснил, что является лучшей формой государства. Платон думал, что наука управления государством не настолько сложна, чтобы никто не смог ее понять, поэтому он защищал метод строгого определения законов и утверждения на их основе надежных форм управления. Если мудрый человек, собирающий все традиции всех народов и их законы, возьмет на себя труд сопоставить их, то из них он способен вывести лучший образец государства. Аристотель, Полибий, Дионисий Галикарнасский, Плутарх, Дион и Тацит видимо, следуя этому плану, настолько далеко продвинулись, насколько могли, но даже они не достигли цели. Следуя Аристотелю, Полибий, Дионисий Галикарнасский, Плутарх, Дион и Тацит (я опускаю тех, чьи работы утрачены) оставили много разнообразных и важных идей о государстве, рассыпанных в их книгах. Макиавелли также написал много полезного об управлении. Мы должны помнить о том, что после вторжения варваров многое кануло в лету. Высказывания Макиавелли являются вершиной государственной мысли, и в них я не могу найти ничего, что вызывало бы сомнение. Тем не менее я намереваюсь писать более полно, с большей пользой и с величайшим уважением к истине. Макиавелли соединил в себе знание произведений древних философов и историков с практическим опытом. Но Джовио считал, что государственной деятельностью Макиавелли занимался исключительно для собственной выгоды и что это его недостаток. Следуя ему, Патрици, Т. Мор, Р. Бретонский, Джаримберто написали серьезные и многословные трактаты о становлении традиций, сдерживающих людей, о просвещенном государе и основных законах, но они оставили довольно скупые замечания о развитии государства. В их трудах нет ничего об изменениях в управлении, и они даже не упоминали о таких вещах, как планы и тайные замыслы правителей, как их называл Аристотель, или тайны империи, по определению Тацита. Другие устремляют свои взгляды дальше, так как через историю можно построить те идеальные типы управления, которые так и не стали основой ни одного государства. Я исключаю Контарини, который не только разделял всеобщее восхищение в отношении типа управления Венецианской республикой, оценивая этот опыт, как наиболее удачный, но даже предлагал его как образец для подражания. Этими людьми исчерпывается список авторов, произведения которых посвящены государству.

(136)      Но даже если они писали о предмете так, как должно, я никогда не буду рассматривать их метод как единственный способ понимания этого материала, заслуживающий внимания. Как велик этот материал, если даже обращение к нему стольких писателей отнюдь не исчерпало темы. На этот счет мне кажется полезным для метода, которому я намереваюсь следовать, изучить споры философов и историков о государстве и сравнить империи древности с государствами наших дней. Когда материал должным образом будет изложен на бумаге, тогда всеобщая история государств предстанет в более ясном свете. Мы извлечем из дискуссии несомненную пользу, если сможем легко понять, что законы необходимы и при монархии, и при народных формах правления, и при аристократических (законы являются столь же разнообразными, как и формы правления). Но что может быть важнее наступления на авторитеты в споре и подтверждение написанного ими необходимыми доказательствами. Основой в этом споре станут определения гражданина, города, государства, высшей власти и суда, данные Аристотелем. Затем нам кажется необходимым выразить и обосновать наше мнение по каждой из существующих точек зрения и опровергнуть ошибочные оценки смешанной формы управления государством. Мы в свою очередь намерены обсудить три типа управления, потом коснемся изменений в империях и, наконец, поговорим о лучшей форме управления.

(137)      Кто является гражданином?

(138)      Аристотель определил гражданина как лицо, наделенное избирательными правами, которое может участвовать в судебных разбирательствах и нести службу. Но это определение, как признал сам Аристотель, подходит только к народным формам правления. Но поскольку в любом определении мы должны стремиться к всеобщности, то, следовательно, в соответствии с идеей Аристотеля, никто не может быть гражданином, если он не родился в Афинах во времена Перикла. Ибо все другие могут быть изгоями или чужаками в своих собственных городах, могут быть лишены почестей, юридических прав и участия в общественных советах. Но как же быть с императором Антонием, который издал указ о том, что все свободные люди в пределах Римской империи могут быть римскими гражданами? Если следовать Аристотелю, многие римляне оказались бы чужаками, потому что им было бы отказано в общих гражданских правах. Поскольку такое положение абсурдно, то и все вытекающее из него следствия должны представляться также абсурдными. Это определение Аристотеля привело к ошибкам Контарини, Джаримберто, Сигония и многих других. Нет сомнения в том, что во многих странах следование определению Аристотеля послужило отличным предлогом для развязывания гражданских войн. Но такое определение гражданина, необдуманно приведенное Аристотелем, не подходит даже для народного государства. Ведь даже в Афинах, где власть была наиболее демократичной, четвертое сословие, слабейшее и беднейшее, но составлявшее большую часть населения, согласно закону Солона, держалось в стороне от почестей, участия в деятельности Сената, вдали от всякой службы, как свидетельствует Плутарх, который определил магистрата как одного из тех, кто пользовался властью, вершил правосудие и имел избирательные права. Говорят, что магистрат - это человек, который выполняет и служебные обязанности, и обязанности гражданина, который имеет право быть избранным, в то время как просто гражданин занимает определенное место в обществе и обладает некоторыми правами. Но разве могут быть точные доказательства того, кого можно называть магистратом, в государстве, где всего несколько должностных лиц допускались в Сенат? Всегда и везде Сенат испытывал недостаток суверенитета и юрисдикции, и часто те вещи, которые им принимались, не становились действенными до тех пор, пока они не были приняты всем народом или большинством или государем, в чем мы сможем убедиться позднее. Но стоит ли спорить, когда сам Аристотель в своей последней книге внес в список магистратов так много лиц, не имевших ни власти, ни юрисдикции и, наконец, никаких прав в Сенате? Действительно, когда он назвал государство машиной правосудия и гражданским телом, то все-таки основой он считал все население, представляющее собой людей без прав и службы, тогда как государство могло быть только машиной граждан и магистратов. Но, если множество людей собрать в одном месте, лишив их законов и управления, не обеспечив никакой защиты общественных интересов, где каждый будет обустраивать свои личные дела при отсутствии наказаний, которые удерживают безнравственных, и без наград, которые воздаются примерным, то в чем это сообщество может походить на государство? При таких условиях это сообщество не должно, конечно, называться городом-государством, но только анархией или чем-либо другим, отличающимся от гражданского общества, так как люди подобного сорта не подчиняются государству и, как сказал Гомер, закону. Действительно, Аристотель никогда не определял высший авторитет, который он сам назвал верховной властью, призванной воплощать величественность и являющейся определяющим условием существования государства. Но мы не думаем, что он был намерен детально описать ее, когда точно определил три, и не больше, функции правительства. Первая - собирать Совет, вторая - назначать чиновников, последняя - отправлять правосудие. Но власть, которая называется высшей, должна быть такова, чтобы она держалась не только авторитетом суда, иначе она не является высшей (если речь не идет о том, что какой-либо человек или государь становится бесконтрольными). Более того, человек, наделенный суверенитетом, если это не сделано временно, может вовсе и не занимать официальный пост, но быть государем, выше которого нет суверенитета. Поэтому среди этих трех функций нет ни одной, в которой бы высшее величие власти могло быть отражено, исключая деятельность магистратов, контроль за которой принадлежит государю, или народу, или большинству, в соответствии с типом государства. Ярким атрибутом верховной власти является право утверждения и отмены законов, объявление войны и мира, принятие окончательного решения по спорным вопросам, наконец, власть над жизнью и смертью, право миловать и награждать. Но, если мы допустим, что Аристотель хотел определить не суверенитет, а только порядок управления государством, то тогда мы должны допустить, что он никогда не определял суверенитет или тип правления, приемлемый для всех, потому что форма управления государством определяется положением и носителем верховной власти.

(139)      Пока государство действительно сильно, власть продолжает укрепляться, возможно даже, что она находит свое краткое и сжатое выражение в решениях, приказах и наказаниях. Здесь нет четвертой функции. Три упомянутых охватывают все функции государства - военные и гражданские дела, почести. Например, Сенат решает вопрос о войне, государь утверждает это решение, солдаты выполняют его приказ. В судебных разбирательствах на отдельных судей и защитников возлагается принятие решений, чиновники отдают приказы, а общественные службы должны их выполнять. Эти вещи часто возлагаются на одного и того же человека. Так, судебные декреты и оглашаемые эдикты, эти объявления, которые римляне называли „приказами", не несли в себе всей силы высшей власти, потому что столь низкий уровень решений и наказаний не исчерпывают всего правительственного правосудия. Теперь позвольте нам привести доводы, которые являются более убедительными, чем те, что приводились раньше. Полагая, что семья является точным подобием государства, тем не менее я считаю, что опыт семьи не может распространяться на опыт одного человека, подобно тому, как государство не может развиваться в рамках одной семьи или даже гильдии. Но если группу из нескольких человек собрать под одной крышей, то каждый не сможет командовать каждым. Или один будет командовать всеми или несколькими отдельными людьми, или вся группа будет определять действия нескольких человек. Семья или община не могут сохраняться в течение длительного времени исключительно тем, что их объединяет только внутренняя связь. С другой стороны, если несколько человек связываются вместе личным авторитетом одного или его внутренней властью, например муж, его жена, дети, слуги или несколько компаньонов - они образуют семью или гильдию. Наличие трех человек уже достаточно, чтобы составить гильдию. Об этом писал Нератий Приск под заголовком "О применяемых отношениях". Ульпиан определил в части "Отречение" под заголовком "О существующих отношениях", что в семье три ребенка и их мать, могут подчиняться власти отца семейства. С этим согласен и Апулей, который писал, что пятнадцать человек образовали поселение - это пять гильдий, или три семьи. Каждая семья имеет в составе пять человек, а гильдия - три. Затем три или более семьи, или пять и более гильдий, образуют государство, если они соединяются вместе законной властью авторитета. Если, с другой стороны, семьи или сородичи отделяются от других и не могут контролироваться какой-либо верховной властью, тогда вся эта группа будет являться анархичным сообществом, но не государством. Совершенно не важно, проживает ли семья в одном доме или в разных местах. Ведь говорят, что если отец живет отдельно от детей и слуг или они в свою очередь отделены друг от друга, то всегда во власти отца собрать семью под одной крышей, воспользовавшись своей законной, но ограниченной властью. Я говорю "ограниченной", так как главным образом семья отличается от государства тем, что последнее имеет окончательный общественный авторитет, собственные законы, создает условия для применения их в действии. Поэтому до сих пор это управление осуществляется над многими семьями, даже если они проживают на разных территориях, при условии что они находятся под защитой этой же (государственной) суверенной власти - или только один управляет всеми, или все - каждым, или несколькие - всеми. Из этого следует то, что государство есть не что иное, как группа семей или родственников, подчиненных одной власти. Гражданином же является тот, кто пользуется общими правами и защитой власти. Цицерон определил государство как группу людей, объединенных для достижения жизненного блага, которое и является высшей целью, но не как власть или магистратуры. Это определение равно применимо и к объединению пифагорейцев и людей, которые объединяются вместе для достижения жизненного блага, но тогда произойдет большая путаница в определении государства и простого объединения людей. Кроме того, семьи вилланов не хуже семей богатых до тех пор, пока остаются людьми, так же как и богатые.

(140)      Необходимо дать и общий обзор, касающийся правления. Кто сомневается в том, что любая великая империя выросла как противовес анархии, в борьбе с разрушительными силами? Определение государства, предложенное нами, применимо к древним городам и территориям, удаленным друг от друга, которые, однако, могут входить в состав одного государства при условии, что они контролируются одной властью. Теория государства не предусматривает каких-либо территориальных ограничений или обусловленностей, связанных с протяженностью границ, сравним и убедимся в том, что муравей такое же живое существо, как и слон, пока каждый из них способен пребывать в движении и воспринимать окружающее. Поэтому Рагуза или Женева, власть которых простирается лишь на то, что находится внутри городских стен, имеют не меньше прав называться государством, чем империя татар, границы которой определить так же сложно, как, например, и пределы солнечного света. Абсурдны слова Аристотеля о том, что большая группа людей, например проживающих в Вавилоне, может быть названа народом, но не государством. Однако один и тот же народ может проживать на территории разных государств, подчиняясь разным законам. Вавилон тоже знал разную власть, но власть, со всеми ее институтами и законами, ограничивалась его стенами. Что же тогда называть государством, если не Вавилон? Определение власти, которое в другом месте дал Цицерон, выглядит еще более путаным - это некоторый союз, основанный на всеобщем одобрении законов, направленных на достижение общего блага. Если мы допустим правоту его слов, то все равно явно недостаточно, чтобы граждане только признавали власть, если в то же время они не будут ограничены законом. Но глупо утверждать, что империя турок, которая включала народы, проживающие вместе, но не подчиненных общей системе единого закона, не была государством, пока народы удерживались в одном государстве при помощи силы и власти. Но это не могло продолжаться долго, должна была возникнуть новая форма управления или, в противном случае, наступила бы анархия. Из этого следует, что государство определяется одной или несколькими властями: властью города-госурства, правительством, законом. Но город тогда может претендовать на название "государство", когда он окружает своих граждан не только правительством и законами, но и многочисленными крепостными стенами. Поэтому зачастую в город-государство входит и ближайшая сельская округа, иногда государством могут считаться города и крепости, объединяемые общим законодательством, государственным положением или окрест лежащими сеньориальными землями, включающими несколько городов-государств, наконец, известно государство, подобное классическому, включающему в себя все эти варианты. Вся гельветийская civitas делится на четыре кантона. Цицерон написал, что город Тускул входил в сферу римского гражданства. Бартоло разошелся с ним в мнениях в главе „Относительно смысла дел и слов" в части, касающейся названия городов, он определил municeps (лат. гражданин муниципального города) как категорию граждан, не подтвердив этого какими-либо доказательствами или авторитетами.

(141)      Еще Цензориний в Аппиановой „Ливийской войне" ответил послам карфагенян, что он, вероятно, разрушит город Карфаген, но пощадит город-государство и граждан, признающих его закон, это было обещано римлянами. Ведь город-государство состоит не только из стен и земли. Кроме того, так как сообщество людей, проживающих в сельской местности, является более закрытым, чем то же сообщество в городе, то в целом город-государство объединен и родственными связями. Город-государство дает своим гражданам не только общее правительство, систему правосудия, законодательство и государственные институты, но также и непосредственно город, город сам по себе, его защиту, торговые места, храмы, общественные здания, улицы, амфитеатры, жертвенники, многочисленных друзей и возможности удовлетворить свои интересы. После распада империи римлян варвары восприняли их государственность и законы, но также сохранили и свои исконные законы. Пришлые стали гражданами с тем же именем и правами, что и другие жители, имеющие исконные гражданские права и проживающие в римских провинциях. Однако статус последних был выше, и было бы правильнее их называть квириты. Именно поэтому хорошо известный Скавр, дядя Цицерона, который предпочитал жить в Арпине, а не в Риме, сказал на этот счет: "Цицерон хотел бы жить в величайшем государстве, где смелость и доблесть ценятся одинаково и в столице, и в провинции". Его племянник-оратор получил не только признание в столице, но и дом, и 50 000 золотых монет. Его противники никогда не называли его novus homo, или иноземец. Хотя он действительно был novus homo, потому что первым в своей семье достиг таких почестей. Его сын мог считаться nobilis, потому что имел отца, который был novus homo. Позднее его презрительно называли пришельцем, потому что он родился в Арпине, а не в римской провинции. Из этого следует, что гражданам римлянами давались различные названия, уроженцы города имели лучшие позиции, чем граждане колоний. На первых распространялись также традиции, законы и привилегии, даже если они не были жителями тех областей или города, которые пользовались уважением и куда допускались только свободные. Но было время, когда муниципалитеты обладали таким же правовым статусом, что и колонии, за счет бессилия народа и упадка рода римлян. Специальное определение юридических прав колоний было сделано муниципалитетом во времена Тиберия. Тогда колонии смогли отвергнуть эти права и предпочли пользоваться своими собственными законами и традициями, но не римскими, как писал Геллий. Но в действительности они были гражданами государства, а не собственно города, помня об этом, мы должны толковать закон Юлиана, при помощи которого в ходе гражданской войны римляне добились гражданства для всех жителей других городов, расположенных на подвластных им территориях. Не совсем верно то, что они не были гражданами раньше, но верно то, что они не пользовались в полном объеме правами и почестями. Потом постепенно это право было распространено на всех жителей Италии. Затем жители колоний, о чем Ульпиан рассказал в главе об обложении налогами, получили права римлян. Согласно списку Плиния, оставшееся население было данниками, но некоторые уступки делались и для этой группы. К другой группе принадлежали свободные, добродетельно опекаемые собственным правительством. К этой группе относились альбы, мельды, битуригии, сантоны, тарбеллы, арверны, нервии, верунии. К гражданам относились все греки, спартанцы, афиняне, а потом, благодаря благосклонности Нерона, даже ахейцы. Другая часть была свободна или федеративна и пользовалась привилегированными правами гражданства. К этой группе относились жители Массалии, эдуи и карнуты , хотя реально они не были гражданами, но проживали недалеко от Рима и (находились) под римской властью. Хотя они пользовались несколько ограниченным правом свободы и освобождения от налогов. "Жителям Афин, Родоса и многих других известных городов Рим возвращал их свободу и законы без какого-либо ущемления при условии, что город соглашался выплачивать дань евнухам М. Антония", - говорит Сенека.

(142)      В введении к VI книге Плиний разъясняя своему египетскому другу принципы гражданства, делает это на примере обеих Александрий и Рима. Кроме того, Ливий в XXIV книге написал: "Колонистами считались жители Путеолы, Салерно и Буксента". Когда они самочинно распространили на себя гражданские права, то им был объявлен приговор Сената, запрещающий это. Спор завязался вокруг избирательного права и вокруг почестей, ведь ничего более значительного и более ценного нельзя дать гражданам. Но в решении Сената однозначно не оговаривалось, что они не являются гражданами, иначе в противном случае они должны бы были быть признаны иностранцами. Даже Боэций признавал, что, согласно Цицерону, римские граждане допускали умеренное принижение статуса переселенцев в провинции, когда имели там сильную власть. В этих обстоятельствах они часто теряли свое гражданство, избирательное право, потому что меняли место жительства, отстранялись от участия в священных церемониях, так как переставали быть членами общины. Однако муниципии и провинции постепенно добились распространения на них права почестей, права на определенные служебные места, на социальные привилегии, права наделения законодательными обязанностями, права формального владения общественной собственностью, заключения браков между людьми различных национальностей, однако одни группы получили больше, чем другие. У ряда писателей, и в частности у Ливия, гражданами назывались те люди, которые обладали муниципальными правами, или правами римлян, или правами жителей провинций, или правами жителей территорий, подчиненных римским провинциям, или правами итальянцев, среди которых также можно выделить два типа - в самой Италии и в провинциях, все это следует из текста под названием "О переписях".

(143)      Но если слово "гражданин" одно для всех, то само его наполнение является относительным, потому что измеряется почестями, избирательными правами, участием в советах, в принятии законодательных решений и освобождением от налогов. Особенно после того, как закон Юстиниана установил гражданский статус для всех, проживающих в данной местности. Вдобавок закон Антонина Благочестивого о положении человека содержал такие слова: "Те, кто живет в римском мире, являются римскими гражданами". Он пожаловал гражданство не только ближайшим, но и всем провинциям. Но он не уравнял, как многие ошибочно полагают, итальянские провинции с префектурами Италии, или префектуры Италии с муниципиями, или итальянские муниципии с римскими, или римские муниципии с римскими провинциями, или жителей римских провинций с квиритами, или квиритов с римлянами. Однако почему же правоведам, которые проявляют великое усердие, так трудно определить права римлян, права итальянцев и права жителей муниципий? Сцевола, Папиниан, Павел, Гермоген, Марцелл и Модестин жили уже после Антонина Благочестивого, который опубликовал этот закон. Панвинио ошибся, когда решил, что этот закон был принят Каракаллой, как он писал в LXXVIII главе своего сочинения. Более того, утверждение Диона о том, что Север пожаловал александрийцам право называться сенаторами, может быть ложью. Почему принято считать, что гражданство было пожаловано законом Юлиана жителям других соседних провинций, если к тому времени они уже добились свободы и покровительства власти? Почему для того, чтобы добиться гражданства, они вели столь длительные войны? Причиной, конечно, является то, что они добивались права голоса в собраниях и почестей. То есть того, что называлось правами римского гражданина. Им дозволялось требовать расширения прав даже без права голоса, вместе с тем они пользовались некоторыми частными законами римлян, которые на других никак не распространялись, так, они даже были свободны от дани. Правоведы объясняют различные права различных групп. Дискуссии по этому поводу могут быть весьма длительными. По закону Антонина все люди, которые могли называть себя урожденными римлянами, даже в провинциях попадали в категорию nobilitas, об этом Юстиниан писал, отмечая, что [местные] должностные лица имели право вершить над ними суд до тех пор, пока подсудимые не апеллировали к верховной власти, которая могла возвратить им свободу и восстановить в правах. Случай, когда святой Павел, отец которого купил гражданство, обратился с просьбой к императору о милости, отличался от случая с Фестом, на подобную просьбу которого Агриппа сказал: "„"Можно было бы освободить этого человека, если бы он не потребовал суда у кесаря. Посему и решился правитель послать его к кесарю". Плиний Младший, писавший Траяну о христианах, рассказывал: "Те, кто были гражданами, как я определил, были отправлены в город". Не только в Римской республике, но повсюду мы обнаруживаем эти различия в правах граждан. Внутри этих групп римляне делились на патрициев, всадников (звание ниже баронета) и плебс. Древние египтяне подразделялись на духовенство, солдат и ремесленников. Диодор писал: "Среди наших предков были друиды, воины и крестьяне. Сегодня мы выделяем духовенство, нобилиев и плебс". Среди венецианцев выделяются нобилии, граждане и плебс, среди флорентийцев - нобилии, народ и плебс, народ в целом подразделяется на три группы - более могущественные, обычные и приниженные. Платон выделил стражников, солдат и крестьян. Каждая группа в любом обществе отличается от другой правилами поведения, отношением к закону, служебным положением, избирательными правами, привилегиями, почестями, статусом, налоговыми льготами и по другим позициям. И вместе с тем все они являются гражданами государства, подобно различным частям одного тела. Святой Павел справедливо сказал: "Будет ли степня утверждать, что раз у нее нет глаз, то она не часть тела?"

(144)      Конечно, совершенной глупостью должны выглядеть слова Аристотеля о том, что различные категории граждан могут быть частично гражданами, частично - иностранцами. Суть вещи и ее название должны соответствовать друг другу. Но то, что сказал Цицерон, кажется нам еще более неясным: "Ни один человек не может быть гражданином своего собственного государства и римского государства одновременно. Хотя среди греков это допускалось". Я думаю, что система двойного гражданства распространяется на всех, Цицерон же высказывался за это только в отношении почетных граждан. В своей речи, обращенной к Корнелию Косноязычному, он сказал: "В прежние времена многие римские граждане, не подверженные ни гонениям, ни притеснениям, оставляли свои владения по своей собственной воле и отправлялись в другие города". И немного позже: "О, замечательные законы, по которым ни один из нас не имеет права получить более чем одно гражданство: претендуя на второе, любой мог лишиться и своего собственного и поэтому должен был даже без особой охоты оставаться в своем первоначальном гражданстве". Гермоген трактовал это во фрагменте под заголовком "Муниципальный закон", уточнив, что, действительно, каждый может быть гражданином одного государства и только почетные граждане - двух. Однако должно быть признано, что определенный человек может быть лишен гражданства один или даже несколько раз властями или постановлениями, зачастую противоречащими друг другу. Что тут поделаешь, если один приказал, а другой отменил этот приказ? Ульпиан писал, что по „ Муниципальному закону" свободный человек может быть признан гражданином двумя правительствами. Это касается случая, когда одно государство находится под властью другого, (как некогда префектуры, провинции, муниципии были под римским управлением) и каждый человек должен повиноваться законам своего государства и вместе с тем трепетать перед величием Римской империи. Кроме того, все объединялись в пределах законов общины, охраняющих достоинство государства, в соответствии с древним законом Солона, который заканчивался разделом "Об общинах". Более того, я вижу, что наиболее характерное для римлян принималось и всеми другими народами, и когда они отказывались от своего собственного гражданства, то могли совершенно спокойно и безо всякого нарушения закона принять иное гражданство, это допускалось. Я исключаю англичан, которые не одобряли самовольной, без предписания, перемены места жительства, как я узнал это от самого графа Рутландского, известного не только богатством и склонностью к расточительству своего рода, но и его доблестями. Чтобы стать бенифициарием или вассалом, достаточно было родиться в этом статусе, но если кто-либо желал передать свое благородное происхождение другому, то требовалось согласие как высшего, так и низшего лица. Поэтому [в Англии] для того, чтобы стать гражданином, достаточно было принять власть того, на чьей территории ты родился (кандидат принимался, если не было открытых противоречий). Или если по какой-то причине человек решил сменить место жительства, то он должен в новых краях принять местную власть и подчиниться ей, и только после этого его назовут гражданином. При выполнении этих условий он уже не может впредь возвратиться под сень старого закона, так как становится иностранцем и чужаком для своей родины. Как я припоминаю, подобное постановление было принято и Парижской судебной палатой. Можно вспомнить и случай Манцина, который сдался врагам, но не признал их власть; судья решил, что по справедливости, он не перестал быть гражданином, хотя трибун требовал иного решения и считал, что тот должен быть удален из Сената как иноземец.

(145)      Далее, мы отличаем иностранцев от граждан главным образом по тому признаку, что последние никогда не оспаривают власть Отечества, в их число входят и те, кто подчинялись ей под давлением и не являются гражданами по праву рождения, но первые не принимают власть того места, где были рождены, и не готовы подчиняться другой. Это отторжение приводило к тому, что они оказывались то союзниками, то врагами, то принимали нейтральную сторону. Аппиан писал, что был свидетелем того, как посланники многих народов пришли в Рим, чтобы заявить свой отказ впредь подчиняться Риму, но римляне не захотели даже их выслушать. Хотя закон предписывал относиться одинаково и к иностранцам, и к гражданам, что соответствовало договору, который существовал среди народов [населявших империю] и по которому многие вещи объявлялись общедоступными, например жилые районы в городе, религиозные обряды, торговые места, дороги и театры. Власть не подвергала преследованиям тех, кто не был замешан в преступлении или в заговоре. Иностранцам, как не вполне надежным, не доверяли службы, за исключением тех постов, с которыми их могла связать судьба, как писали правоведы. Венецианцы требовали, чтобы иноземцы жили в городе не менее четырнадцати лет, прежде чем стать гражданами, до истечения этого срока они не имели почестей, были лишены общества своих соседей и защиты власти. Непреложным фактом является то, что люди, которые признают власть места рождения, являются гражданами, даже если они рождены от родителей-иностранцев. Это следует из сравнения традиций и институтов всех народов. Немцы, в отличие от венецианцев, допускали значительные послабления, так как они распространяли почести на иностранцев. Древние римляне и афиняне, также заметно отличаясь от венецианцев, оговаривали, что граждане должны быть рождены родителями, которые уже являются гражданами, о чем Плутарх говорил в жизнеописании Перикла. Позднее был обнародован закон: "Только тот, у кого оба родителя афиняне, является афинянином". На страницах своих произведений Ливий оспаривает права тех, кто был рожден от родителей-иностранцев и является гражданином в той же степени, как и те, кто рожден от римского гражданина и спартанской женщины. Тот, кто рожден от иностранных родителей, уравнивается в правах с теми, кто рожден от полноправных граждан. Человек, даже если он был рожден незаконно во Франции, охраняется законами не только на нашей территории, но и в Британии, и в Турции. Видимо, существует важная и серьезная необходимость того, чтобы на случай угрозы войны законами всех народов иностранцы лишались гражданства, несмотря на то что как раз для ведения войны требуются граждане. Короли абиссинцев и московитов, однако, говорят, использовали для защиты своего Отечества иностранцев, чем нарушали их волю и волю тех, с кем воевали. Поэтому иностранцы спокойно помогали врагам. Но эти вещи мы более подробно обсудим в книге "De decretis".

(146)      Из всего этого становится ясно, что определение „гражданин", скороспело данное Аристотелем и принятое Контарини, Сигонием, Джаримберто и Содерини, не выдерживает никакой критики. Но чтобы устранить двусмысленность, мы можем спросить, могли ли федеративные правительства создавать на замкнутой территории отдельно взятого государства новые государства. Например, города-государства шведов и города Балтии. Муцием и многими другими часто приводится пример, когда гельветы, объединенные в закрытый союз, имели, кроме того, свои замкнутые общества, такие как город Баден и служебные места для своих чиновников в многочисленных учреждениях. Но там никто не проводил каких-либо полезных изменений, не соблюдал святости договоров, не учитывал прав, породненных узами брака или взаимного влечения, наконец, ничего не предпринималось для укрепления дружеских обязательств. Совершенно иначе обстояло дело в королевстве Галлия и в Испании, которые как раз, наоборот, внешне поддерживали все эти вещи, но по сути шли той же дорогой. Но это не является убедительным примером, даже если они пользовались теми же законами, что действовали во времена римлян, которые переняли их в свою очередь у греков. Наконец, это не может быть истиной в тех случаях, когда они [государства] имели столь тесный союз между собой, что совместно выступали против врагов и шли друг к другу с добром, как друзья, это не редкость среди правителей, способных на акт верности и сочувственного понимания.

(147)      Теперь осталось коснуться вопросов, связанных с общим контролем и централизацией власти, то есть коснуться той сферы, к которой я и сам имел отношение. Тринадцать гельветийских городов-государств, три рейнских и семь балтийских областей заключили полноправный союз, условившись, что одни не будут вредить другим, а в случае общей опасности будут совместно бороться против врагов, однако они не создали общих органов власти и не достигли полного объединения. Семь амфиктионов были союзом по типу трех этолийских, двенадцати ионических, которые настолько часто собирали общие собрания и советовались друг с другом, что смогли значительно расширить свои территории и разбили врагов. При этом каждый из этих городов-государств наделялся своим суверенным правом. Так, например, город-государство гельветов отграничился декретами от других настолько, насколько те добровольно соглашались, путем дружеских переговоров. В доминионе же, объединенном единой властью, часто происходит так, что большинство связывает всех. Другое мнение напрашивается относительно сорока семи городов-государств римлян, двенадцати городов-государств ахейцев и такого же числа этрусских городов, а также германских имперских городов и княжеств, которые составляли единое государство, потому что они располагались на территории одной империи и находились под единой властью императора. Ахейцы, римляне и этруски избирали исполнительную власть ежегодно (позднее, однако, они увеличили срок ее полномочий), немцы - пожизненно. Два Филиппа, Антигон, короли македонян были избраны вождями ахейцев, как писали Плутарх и Полибий, а Сервий Туллий и Тарквиний стали таким образом вождями римлян; Кориолан - вольсков, как писал Дионисий. Испанские и франкские короли тем же способом становились германскими императорами. Но свебский союз, который существовал на протяжении сорока лет, и союз балтийских городов отличались от гельветийского только в том плане, что были созданы позднее и собирались только в определенные периоды, и тем не менее они обеспечили могущество Германской империи. Но решения собраний и советов воспринимаются как священные в тех городах-государствах, где не только ценится дружба, но даже приносится присяга личной верности. При этом не предусматривается какая-либо другая ответственность и не может быть какой-либо другой воли или приказа, допустимых при сеньориальных отношениях. Подобный тип отношений связан с властью австрийского государя. В Германии как нигде очень большое значение придается обязательствам верности герцогу или графу, что характерно и для другого типа отношений, схожих с вассальной зависимостью. И это действительно реальность, так как древние римляне говорили, что договор несет в себе силу римского народа. Муций начинал главу "О пленных" словами: "Я непоколебим". То же подтверждает и Цицерон в речи "В защиту косноязычных". Он говорит, что сила союза имеет столь большое значение, что инициатор его создания самим союзом может быть ослаблен. Город-государство может объединиться с другим городом-государством на основе дружбы, общих собраний, советов, соглашений или в целях совместной обороны, как писал М. Тулий. Кроме того, деятельность учреждений, о которых мы упоминали, была поддержана более вескими доводами императоров и королей. Когда третья сторона объявила войну жителям Цюриха, ибо те имели договор с австрийцами, то они приняли это как должное, потому что третья сторона напала на союзников. Хотя никто не сомневается, что австрийцы были общими врагами гельветийцев и, более того, стояли во главе вражеского стана. По этой причине война против Цюриха не закончилась до тех пор, пока епископы Базеля не вынудили правительство расторгнуть союз с австрийцами, которые вели двойную игру с другими союзниками Цюриха. Цюрихцев сковывали не приказы других, но их собственные обязательства. Некоторым доказательством выгоды следования этому принципу может служить то, что в случае победы земли побежденных отбирались. Города-государства, входящие в союз, утверждали, что завоеванные трофеи должны делиться поровну. Но Франциск, король Франции, который был выбран судьей, решил, что трофеи, захваченные его собственными армиями, а не союзниками, должны принадлежать тем, кто их добыл, в этом он следовал советам Муция. Еще один пример: когда жители Кларос поспешно отреклись от своей древней религии, то большинство союзников восприняло это неодобрительно, и в результате в их среде вспыхнули противоречия. Некоторые отрицали, что народ имел право нарушать договор, заключенный для ведения святой войны, договор, который торжественно закрепили клятвой не принимать чужой веры. Обращение в новую религию показало, что даже такой акт не может направлять народ, равно как и будущие поколения, против Священного закона. В действительности видно, что этот факт привел к совершенно неоправданной войне, потому что союзники не смогли договориться по совету мудрых людей придерживаться принципа, согласно которому каждый будет исповедовать выбранную религию и подчиняться своему собственному правительству. Этот принцип всегда должен строго соблюдаться, когда величайшие принцы и короли заключают подобные тайные соглашения о дружбе и союзе друг с другом, соглашения, предусматривающие, что они имеют общих друзей и общих врагов и должны содействовать друг другу и полагаться на обоюдную помощь и поддержку, направленную против любых нападающих без исключения. Поэтому не разрешается вступать в союз с кем-либо или в дружеские отношения до тех пор, пока обе договаривающиеся стороны не дадут на это твердого согласия. Но этим же союзом они свяжут и обяжут себя, свой народ и своих потомков. К таковым относятся союзы, которые заключили Филипп и Людовик XI. Но еще более святым являлось соглашение, заключенное между Карлом V, королем Франции, и Генрихом, сюзереном Кастилии, по которому последний признал Карла как своего высочайшего сеньора. Этот договор, основывающийся на всей ранней истории франков, подготовленный с использованием оригинальных источников, был показан мне Карлом Левузином, моим коллегой, человеком, известным своей эрудицией и основательностью.

(148)      Конечно, союзы различных городов-государств, обмен товарами, общие права, законы, религия не делают каждое государство сильнее, но объединение в союз - делает. Союз скрепляется определенной властью. Поэтому король Испании, имея в провинциях доминионы значительных размеров, удаленные на большие расстояния, разрешал отдельным провинциям содержать большое количество городов-государств, которые отличались друг от друга законами и традициями. Каждый город-государство имеет определенное число деревень, крепостей и поселений, которые подчиняются основному закону, но нет города, который не имел бы своих индивидуальных отличий (исключая области, которые относятся к общине), вовсе не обязательных для других. Даже законы истории являются общими для всех, объединенных под властью одного правителя, организующего большие массы людей, различающихся языком, традициями и религиями. Более того, все королевства всех народов, все империи, тирании и государства соединяются вместе не чем иным, как властью разума и всеобщими природными законами. Из этого следует, что сам мир подобен городу-государству и что все люди объединены, как это задано единой властью закона, ибо они понимают, что в жилах каждого течет кровь и все вместе и каждый в отдельности подчинены единой опеке разума. Но с незапамятных времен пределы разума неоднократно нарушались, и действительно история ни одного государства не должна быть забыта. Поэтому правители, опираются ли они на свои армии, или на силу договора, или на всеобщую добрую волю, все они ищут законного решения дел, касающихся внешней политики королевства.

(149)      Кто такой магистрат?

(150)      Имея определение "гражданин", позвольте нам также определить понятие „магистрат", ибо именно его фигура является значимой в структуре города-государства. Человека, исполняющего обязанности магистрата, Аристотель описывал как личность авторитетную, справедливую, имеющую совещательный голос, а в заключение он пишет, что все функции государства содержатся в слове "магистрат". По этой причине почти никто не может быть магистратом, потому что людей, которые соединяют в своей службе право совета, юрисдикцию и власть, всего несколько. Это выглядит довольно глупо, потому что все те, кто несет общественную службу, может подойти под определение "магистрат". Из этого следует, что писцы, слуги, советники, общественные служащие, даже палачи могут быть названы магистратами - все те, кого формально, возможно, было бы правильнее называть служащими. Слово "магистрат", однако, подразумевает власть и авторитет, которые принадлежат этому лицу, поэтому магистрата называют "мастером людей". Этот предмет был причиной серьезного спора между Эсхиллом и Демосфеном. Так, Эсхилл говорит, что ..... (гр.) это мастер. Демосфен отрицал это, он называл эту должность определенным общественным поручением или службой. Кроме того, он определил магистрата как человека, обладающего властью. Эти вещи были более подробно освещены нами в книге "Империя". Позвольте нам назвать магистратом человека, который обладает частью общественного авторитета. Я подчеркиваю - общественного, который отличается от авторитета отца или рабовладельца. Далее, приказ магистрата не является чем-либо большим, чем распоряжение, в то время как приказ правителя - это решение. Однако авторитет подтверждается как минимум правом налагать арест. Согласно написанному Варроном и Ульпианом, тот, кто лишен права арестовывать, имеет недостаточную власть и авторитет. И поэтому в городах-государствах магистрат мог взять под арест при необходимости даже тех, кто имеет право не являться по вызову в суд, подобно трибунам плебса. Впрочем, магистраты злоупотребляли своей властью и часто последние вызывались в суд. Среди венецианцев триумвиры и адвокаты могли быть арестованы по обвинениям в преступлении, хотя их также не имели права вызывать в суд. Среди нас право производить арест предоставляется не только магистратам, но даже тем, кого принято называть "комиссарами крепостей", хотя те не могут нести службу магистрата. Тот, кто имеет больший авторитет, может всегда вызывать [провинившегося] и налагать наказания, в соответствии со своими властными полномочиями, для поддержания правопорядка, который иначе может превратиться в пустой звук. Право взимания штрафов предоставлялось даже тем юристам, которые имели более ограниченные полномочия, чем магистраты. Сфера их действий ограничивалась торговлей. Далее, более серьезное наказание, чем штраф, представляла собой порка, даже допускалось использование для ограниченного круга лиц пыток. Вершиной правовых полномочий магистрата является власть над правом шпаги. В последнем случае магистраты и прокуроры располагают серьезным авторитетом, так как магистру не может быть дано ничего более великого до тех пор, пока он не возвысится до монарха, с его властью над жизнью и смертью. Власть помилования выражается в проявлении величайшего милосердия или жестокости вопреки законам, однако это прерогатива тех, кто является носителем верховной власти в государстве. Но авторитет магистратов основан на высочайших и законных ограничениях. Эти действия часто не укладываются в рамки судопроизводства. Последнее основывается на законах, тогда как власть авторитета может проявляться в декретах или эдиктах. Поэтому мы видим, что личная справедливость - это власть, выраженная в юридических декретах и решениях. Магистраты сами приказывают и наказывают в пределах той компетенции, в которой им дозволено вершить правосудие. Среди нас высшим считается декрет, исходящий непосредственно от верховной власти. Варрон отнес к компетенции одних юристов право ареста и вызова в суд, других - только право привлечения к суду и задержания, иным же он не оставил ни того, ни другого. Из этого видно, что он не наделял правами магистрата тех, кто испытывал недостаток власти для [издания] приказов, например эдилов и квесторов. Я думаю, что этот вывод сделан исходя из общепринятого неправильного определения. Кто же будет называть магистратом человека, которому недостает реальной силы и он не может отдать приказ? Хотя этот человек, действительно, может иметь службу и привилегии, но он не наделен авторитетом. Карл Сигоний и Николя де Гручи ошибались, когда, следуя Фесту, полагали, что власть дается через получение должностных мест, но не через авторитет. Такие проблемы не могут быть разрешены грамматиками, но только правоведами, которые наделяют власть авторитетом и иногда даже делают ее более сильной. Слово "власть" в устах Павла легиста имеет в основном значение авторитета. Но проконсул является магистратом, и он имеет довольно широкие полномочия (из этого Ульпиан вывел определение "служащего" и сам стал единственным среди всех магистратом, не подлежащим назначению, и имеющим всеобщий авторитет). Он определяет власть правоведов в статье под заголовком "О юрисдикции". Текст начинается со слова "авторитет". В сочинении Лампридия император Александр утверждал: "Я не буду терпеть торговцев властью". Поэтому, когда эта позиция была выражена в словах эдикта, предписавшего не привлекать к суду консулов, преторов и других, имеющих авторитет или власть, это же положение распространилось и на провинциальных судей. Иначе если то, что говорят правда, то в суд не могут быть вызваны эдилы и квесторы. Но это противоречит тому, что пишут Варрон и Валерий Максим и что доказывается примерами. Из-за такого отсутствия власти и авторитета через эдилов реализовывалась часть преторианской юрисдикции, как мы узнали из кодекса Юстиниана. Ложь также то, что цензоры имеют власть, но испытывают недостаток авторитета, как писал Сигоний. Что касается их, то они имели право вызова в суд и право ареста, согласно свидетельству Варрона. А ведь эти вещи являются атрибутами власти. К тому же на основе какого же права цензоры могли обнародовать эдикты (так римляне называли судебные решения), о чем в 43-й главе XL книги пишет Ливий и во II книге Зонара? На основе какого права они могли участвовать в выборе сенаторов и королей, если сами подчинялись им? Каким правом пользуются короли, приказывая гражданам и цензорам брать на себя ответственность, созывая Сенат, ведя весь народ к выполнению обязаностей до тех пор, пока они [короли] имеют авторитет, выражаемый в высшем праве вызова в суд и ареста? Варрон в V книге "Латинский язык" отрицал, что последнее дозволялось цензору, консулу, интеррексу и диктатору. Сейчас, действительно, глупым кажется то, что трибуны плебса, которых называли младшими магистрами, обладали достаточным авторитетом. Но даже цензоры, большие магистры, творившие суд при величайших предзнаменованиях, могли лишиться авторитета.

(151)      Аристотель каждый раз, когда давал определение магистрата, считал, что это человек, который может выносить решение в суде и собирать Совет, но это не обеспечивает авторитета. Тому, кто заседал в Совете государства, действительно, было дано право декретировать, но не приказывать. И светские судьи и священный суд имели право издавать декреты, но не могли приказывать. На деле они не имели права призывать к ответу или арестовывать. "Священники, - говорил Цицерон Аттику, - являются жрецами религии, сенаторы - закона". Но Сенат не мог исполнять того, что содержалось в его декретах, как нам становится ясно из Дионисия. Может быть, священное имеет какой-либо авторитет для всех или только для вызванных в суд? Хотя Ливий и Валерий свидетельствуют, что преторы приводили в исполнение свои решения в делах о кровосмешении, о монахах, о затушенных очагах. Но ведь священники не имеют права вызывать в суд, хотя они задают каждый вопрос от имени судьи или сам судья выполняет свои основные обязанности. "С давних пор нам запрещено казнить (хотя говорят, что это глупо) кого-либо". Эти слова принадлежат евреям, от которых и были заимствованы все функции власти. Когда Иудея была сокращена до размеров провинции за сорок лет до второго разрушения храма, как писал один раввин, судебное решение определялось не законом Моисея, а скорее тем, что родственники подсудимого по отцу выносили основной обвинительный приговор злодеям и проводили основные судебные разбирательства. Об этом можно узнать из книг иудеев, а также из комментариев Иеремии. Правитель халдеев считал, что этот [судебный обычай] необходимо записать. Обычные суды иудеев в городах имели обычную власть наказания рабов. Ульпиан писал в главе "О юриспруденции": "Однажды магистраты публично ответили Понтию Пилату, правителю Иудеи, что он не допускается на их заседания, когда решаются вопросы о вынесении смертной казни кому-либо". Из всего этого становится ясно, что разделение общественных функций, предложенное нами раньше в III главе, является столь же истинным, сколь и необходимым.

(152)      Что такое верховная власть (суверенитет)?

(153)      Позвольте нам перейти к обсуждению вопроса о суверенитете, который определяет власть государства, ее тип. Аристотель называет это ......(греч.), итальянцы - сеньория, мы - суверенитет (summa rerum или summa imperio). Когда это будет понято, многие неясные и трудные вопросы о государстве будут прояснены. Однако этот вопрос уже был освещен Аристотелем и теми, кто писал об управлении. Я привык думать, что summa imperio определялась каждым как власть, представленная магистратами, или как право наказывать и вознаграждать. Обычно по желанию или согласно приказам самих магистратов. Для этого необходимо, чтобы власть магистратов была соединена с верховной властью правителя, что совершенно глупо. Кроме того, более чем опасно передавать всю власть в государстве магистрату, как Содерини хотел показать и как об этом написано в книге Гвиччардини. Когда флорентийцы допустили подобное, то их государство погибло. Иначе дело обстояло среди наших предков и среди ассирийцев. В старейшие времена майордомы стали фактическими правителями. Они контролировали власть правительства и тем самым посягали на королевский авторитет. Кроме того, если власть принадлежит в государстве магистрату, то оно не может быть хорошо организованным.

(154)      Теперь, сравнивая аргументы Аристотеля, Полибия, Дионисия и правоведов, а их мнения сопоставляя со всеобщей историей, я вижу, что верховная власть заключается в пяти функциях. Первая, и это принципиально, сводится к назначению магистратов и определению служебных обязанностей для каждого. Вторая - принятие, отмена и обнародование законов, третья - объявление войны и заключение мира. Четвертая - высшая судебная инстанция для всех магистратов и граждан. Последняя функция - право карать и миловать в тех случаях, когда сам закон не предоставляет возможности для помилования или смягчения наказания. Этими функциями в хорошо организованном государстве никогда не наделяются магистраты, потому что в вопросах жизни и смерти не должно быть давления необходимости или случая. Если магистрат издает постановление об этих вещах, то право его утверждения может принадлежать правителям или народу, в зависимости от типа государства. Это служит доказательством того, что данная сфера является священной только для правителей. По мнению правоведов магистратам приписываются многие функции, например власть устанавливать налоги, определять обязанности и чеканить монету. Но в действительности, как правило, это права правителя, хотя к решению этих вопросов в прежние времена и даже в наши дни часто допускались магистраты. Однако эту проблему я более полно обсуждал в книге „De jurio imperio", в главе о правах верховной власти. Кроме того, когда в демократических или аристократических государствах народ или большинство делят власть с верховным правителем, то результатом является то, что все наиболее важные пункты властных полномочий соответственно принадлежит народу. Чтобы это стало более понятным, проблема должна быть объяснена более подробно. Ее тщательно обсуждали правоведы, но не пришли к единому решению. Может ли магистрат иметь неограниченную власть, или это является прерогативой только правителя? Решение проблемы нашел Генрих VII, когда в Болонии, будучи избран арбитром между Лотарем и Азо, он обещал справедливость и решил, что неограниченная власть принадлежит только правителю. Из этого следовал вывод, что Лотарь прав, а Азо не прав. Все остальные, исключая Алкиатти и Дюмулена, пишут, что правда была на стороне Азо. Но при оценке решения этой проблемы следует исходить из посылки, что оно могло быть воспринято предвзято. „Неограниченная власть" лежит на одном уровне с властью, как это объясняется самим Ульпианом. Этот пункт, однако, должен быть проверен авторитетом магистрата, которым его наделил правитель. Итак, что касается объявления войны или заключения мира, утверждения состава судов или обнародования новых законов, раздачи наград или наказаний, можно ли считать эти функции особенной прерогативой правителя, или они могут частично перекладываться на магистратов? Все склоняются к последнему мнению. Лотарь принял решение о службе человека, которому дана юрисдикция, на основании этого магистраты действуют в интересах общественной справедливости, однако в рамках определенных ограничений. Часто и совершенно справедливо их называют исполнителями и администраторами в суде. В отношении этого Аккурций написал, что суд олицетворяет власть правительства, но что исполнение решений суда обеспечивается властью других. Так к слову закона, которое произносилось претором, добавлялось то, что основывалось на его собственном авторитете или на высочайшем авторитете правителя. Азо объяснил это как нечто, имеющее прямое отношение только к самому суду. Префект Египта говорил, что даже если оставить в стороне авторитет, то у него имелось достаточно важных доказательств власти. Это мнение часто легкомысленно приводится некоторыми комментаторами, которые не только не ответили на вопрос, но еще больше его запутали. Не только эта проблема, но и бесчисленные вопросы трактовки законодательства обременены величайшими ошибками потому, что до сегодняшнего дня никто из комментаторов не объяснил, в чем различие между действием закона и судебным разбирательством. Вся эта бесчисленная череда писателей не явила ни одного, кто показал бы, что же такое установленный законом процесс, поэтому я надеюсь, не впадая в длительные объяснения, сделать это очевидным и показать, что сила и власть присутствуют в каждой из моих теорий. Сейчас в этом вопросе можно выделить только то, что существует два основных вида всеобщего права - закон и справедливость, на чем и базируется установленный законом процесс судопроизводства. Отношение закона к его исполнению является таковым, что справедливость в действиях магистрата гарантирована. Папиниан, Ульпиан и древние правоведы верили в то, что суд не может осуществлять никаких иных функций, кроме тех, которые продиктованы законом. Сам суд является незначительным процессом, обеспеченным законом. Само разбирательство должно подчиняться не желаниям членов суда, но только самому закону. Любому гарантировалась справедливая защита его интересов и его собственных прав, которые не могли перейти к другому. Преторы и судьи общественного суда (этот пример приведен Папинием) могут, не ссылаясь на авторитет других или на авторитет суда, уменьшить суровость или мягкость закона, но при этом они должны выразить свое отношение, обнародовав свое мнение в устной форме или письменно: A.C. или N.L. - я освобождаю или я приговариваю. Этот подход никто не поддержал, потому что приговор должен быть подтвержден приказом, ведь репутация, жизнь и, наконец, судьба гражданина не должны зависеть лишь от судейской воли, над ним властен только закон. С другой стороны, гражданские дела, поскольку они не менее ответственны, не могут быть полностью охвачены законом и [им предусмотрены], потому что их число бесконечно. Они оказались обойденными вниманием преторов городов и провинций, потому что в житейской практике не было установлено непрерывных границ законодательного процесса. Многие вопросы решались на основе собственного чувства справедливости и благочестия, без обращения к закону, иногда даже вопреки ему или суду или точке зрения магистратов. Наконец, судьи могут обнародовать постановления, вносить в них поправки, изменения, усовершенствования или делать законы более суровыми по своему собственному усмотрению. Кроме того, мне кажется верным определение, которое дал Бартоло судье, назвав его "nobile" и включив в его обязанности проведение судебного разбирательства на основе закона при работе за жалованье. Это положение не многим отличается от рабского, только судья - раб закона. Магистраты приводят закон в действие, выступая защитниками правил судебного процесса, и их посылали в города, если преторы не владели установленным законом процессом или даже если они ограничивали стороны в гражданском процессе. Не совсем верно, ссылаясь на то, что магистрат, следуя воле закона, тем не менее выполняет функции судьи в полном объеме, называть его менее правдивым и справедливым. Он является тем, кто в пределах своей компетенции имеет авторитет, или полномочия, или что-нибудь в этом роде, основываясь исключительно на своей собственной воле, которую он вправе применять к другим, как об этом написал Ульпиан в части "О юрисдикции": "Действуя в согласии с обычаем наших предков". Но человек, имеющий определенное предписание, не может сообщить факт, доверенный лично ему, кому-либо другому, как это бывало в действительности. В этом случае он может быть обвинен в преступлении, подобном воровству. Это касается не только отдельного гражданина, но также и магистрата, который получил юрисдикционную доверенность от другого лица. В отрывке под заголовком "Относительно службы человека, которому предоставляется юрисдикция", Юлиан написал, "...что магистрат может иметь полномочия от кого-то, то есть не его собственную [юрисдикцию], а кем-либо ему переданную". На протяжении долгого времени судьям разрешались многие вещи под вывеской закона и многие частные прецеденты включались в общий закон. Теперь же ясно, что они [судьи] руководствуются своим собственным правом, когда соглашаются на какую-то особенную службу для себя, все остальное принадлежит закону или тем, кто уполномочен им. Из этого можно понять, что преторы не имели неограниченного авторитета над общественными магистратами или полной власти наказывать, но были наделены ограниченным правом наказания в пределах действия закона и согласно понятиям о справедливости подобно тому ликтору, обращаясь к которому Брут сказал: "Действие ликтора согласуется с законом". Кроме того, человек, который имеет чрезвычайную компетенцию в разбирательстве тягчайших преступлений, по собственной воле затрудняется не ограничениями в применении строжайшего или унизительного наказания, а только предусмотрительностью и опасениями, что он нарушит традиции, как писал Ульпиан в главе "О наказаниях", начинающейся со слова "сегодня...". По этой причине он обладает властью наказания - правом шпаги. Таким же образом римские консулы при рассмотрении дел, связанных с армией, имели власть объявлять войну по праву своего служебного долга, потому что они могли вести наступление на врага или атаковать его, а также руководить системой снабжения или воинской дисциплиной. Следовательно, консулы могли отказаться от договора или заключить договор с самнитами и нуманийцами без всяких на то приказов. Поэтому, когда гельветийцы заключили союз с трамулийцами и армии обменялись заложниками, заключившие это соглашение должны были бы заплатить своими головами, если бы правители его не утвердили. Ибо только правителю принадлежало право объявления войны, равно как и заключения мира. Поэтому Катон полагал, что Цезарь обязан был окружить галлов, поскольку он объявил им войну, воспользовавшись своим собственным авторитетом. Когда военачальник получал власть утверждения мирного договора или объявления войны в рамках определенных законов и условий, то эти полномочия являлись исключительными и он не мог превысить предоставленную ему власть или передать ее другому. Он не имел этого права по своему служебному положению и авторитету, но имел право проявлять инициативу в строго ограниченных рамках. С другой стороны, диктатор имел право объявления мира и войны, право над жизнью и смертью и контроля над всей страной на основе авторитета своего собственного положения, но право это принадлежало ему временно, пока он был диктатором государства. Его прерогативой была не собственно служба, но лишь попечительство. Авторитет магистрата является особенным, но он в своем распоряжении никогда не имел каких-либо постов или почестей, которыми он мог наделять других или оставлять за собой, ответственность лежала на нем до тех пор, пока не истекал срок его службы или пока его не лишал полномочий тот, кто их ему предоставлял. Это имел в виду Ульпиан, когда сказал: „Я оставлю службу, если только единожды возьму мзду". Это помешало Алкиатти. Более того, когда умирает правитель или человек, который представлял верховную власть, то управление государства поручается магистрату или отдельному человеку, облеченному властью закона. Действие закона отменялось, если он был принят до закрепления властных полномочий. Хотя высшая власть должна передаваться по наследству, как вещи. я, однако, касаюсь этих проблем более полно в определенном месте. Этот материал подробно обсуждается мной в книге "De imperio". Более трудным представляется вопрос о том, нуждаются ли сенаторские постановления в санкции правителя или тех, кто имеет высший авторитет в государстве. Это совершенно необходимо, потому что правитель является главой Сената (Государственного совета) и поэтому все постановления должны быть утверждены правителем. В каких-либо исключительных случаях они вообще могут не иметь никакой силы, потому что тогда сам правитель отдает приказы. С другой стороны, Сенат не имеет ни авторитета, ни юрисдикции, если уступает правителю или народу право утверждения актов Сената. Если и есть кто-либо более ответственный или более причастный к верховной власти, то обычно ссылаются на правителя. Мы тоже имеем этот закон, но в народном государстве или при правлении аристократии он не может быть выражен настолько явно, потому что ни народ, ни правящее большинство не могут взять на себя даже часть руководства государством или всю ответственность за него. Если они и могли бы сделать это, то подобный путь оказался бы весьма опасным, потому что материалы наиболее секретных решений Государственного совета становились бы доступны толпе, но без ее должного понимания эти решения невозможно было бы утвердить. Это подтвердил Дионисий во II книге: "Даже Сенат римлян не являлся высшим арбитром в вопросах, которые он решал, но один лишь народ". Подобные же выражения часто попадаются на страницах книг Ливия, например: "Сенат решил", но "народ приказал". Описывая власть Сципиона Африканского, он говорит: "Все правительство города-государства лежит ниже тени Сципиона, его явное одобрение заменяет решения Сената и приказы народа". Но Цицерон сказал: "Никто не может получить статус неприкосновенности до тех пор, пока плебс или народ не прикажет". Поэтому консулы Сената избирались ежегодно. Конон, который в свою очередь, опирался на VII книгу Дионисия, приводит противоположную ситуацию, которая точно имела место среди афинян, как написал Демосфен в своей речи „Против аристократов", у них решения не учитывали мнения народа или плебса. То же самое [правило] действовало среди магистратов и в отношении их постановлений. Магистры имели право выносить высшие приговоры лихтерского штрафа после Lex Aterina, в соответствии с которым вынесение приговора или наложение высшего штрафа стало прерогативой суда плебса. Это упоминается у Ливия, в его XXV книге, и неоднократно у Валерия. Если существует особая ответственность только народа в одобрении законодательства, то никогда не говорят о приказах магистратов или решениях Сената как о законах, имевших противоречия в вынесении решений о наказании или помиловании, о применении силы и власти. Носителю верховной власти присягали не только магистраты, но и все население, как пишет Аппиан в I книге "Гражданских войн". Как следует из ""Двенадцати таблиц" и священных законов, никто не может исполнить свое решение, если его не поддерживает народ, так как лидеры собрания не могут принизить общественную справедливость или постановления муниципальных законов, муниципальные законы не могут противоречить законам города-государства, законы города-государства - законам империи, подобно этому и отдельные граждане не могут быть унижены властью магистратов, или магистраты - властью Сената, или власть Сената - властью плебса, или власть плебса - силой народа, пока он является высшим авторитетом и правление остается в его руках, а также пока не начнется опасное распространение власти консулов на толпу, хотя это может быть необходимо в случае, когда все решения Сената должны утверждаться народом. Сенат должен получить гарантии от народа, что он будет иметь отношение к управлению государством за исключением права утверждения состава судов, провозглашения законов, заключения мира и объявления войны, вынесения смертных приговоров и права высшей апелляционной власти. Это должно показать силу верховной власти народа, носителем которой он является. Это с очевидностью следует из речи консула М. Валерия, советовавшегося с Дионисия, а также из мнения Полибия, высказанного им в отношении приказа сенату, по которому он не мог злоупотреблять своей властью. Трибунам плебса было разрешено выдвигать обвинения против консулов Сената. И хотя, когда шло обсуждение в Сенате, приглашенные трибуны допускались только до дверей, однако, старший консул не имел права вручить три таблички с буквами "А", "С", "N.L." - одобряю, осуждаю, воздерживаюсь. В более поздние времена они допускались до входа в Сенат.

(155)      Еще раз подчеркнем, что власть, которой обладали Сенат и магистраты, значительно отличалась от верховной. Иными словами, должно быть признано, что верховной властью облекаются те, кто принял ее от других. Если то, что утверждал Полибий, кажется глупостью, то глупостью должно выглядеть и то, что верховная власть частично была у народа, частично - у Сената, частично - у Совета. Далее, он думал, что форма правления должна быть смешанной - аристократия, монархия и демократия в одном государстве в одно время. Это мнение разделяли Дионисий и Цицерон, затем его поддержали Макиавелли, Конторини, Т. Мор, Джаримберто, Мануций. Мы должны опровергнуть их в споре, так как предмет этого спора является краеугольным камнем в понимании истории государства. Когда флорентийцы озлобленно оспаривали право восстановления свободы людей, то это не выглядело мудро и было действительно опасно в силу угрозы распространения секретов государства среди толпы. В результате было решено, что они изолируют отбросы плебса, которые по закону не могут нести службу. Но законы должны устанавливаться народом, и магистраты также должны избираться народом. Все остальное могут регулировать Сенат и народные магистраты. Об этом писал Гвиччардини. Из этого должно быть ясно, что право верховной власти проявляется главным образом в символах верховной власти. Более того, в каждом государстве каждый гражданин должен бы знать, кто может назначать полномочного судью, кто может лишать его полномочий, кто может издавать или отменять законы - каждый ли гражданин, или небольшая часть граждан, или весь народ. Когда это устанавливается, то легко определяется и тип управления государством. Четвертого типа не существует, потому что отнюдь не добродетель или порок определяют тип государства, а точнее, государственного управления. И при несправедливом правителе и при достойном, монархическое государство остается только монархией. Эти же вещи справедливы и относительно олигархии или же демократии, которые, поскольку они не имеют верховного правителя, выбирают магистратов, передавая им функции верховной власти, и уже форма управления зависит только от них. Теперь мы должны охарактеризовать форму каждого оптимата и народной власти (позвольте нам использовать те слова, ставшие терминами, которые существовали и раньше; мы не будем что-то искусственно придумывать, поэтому используем привычные названия: аристократия, олигархия, демократия, охлократия, согласно типу добродетели и порока). Прерогативой верховной власти, кроме утверждения состава магистратур, является право объявлять войну и заключать мир, право над жизнью и смертью. Более того, все доказывает, что подобное распределение полномочий правомерно не только при монархии, но и при правлении оптиматов и в народном государстве. Из многочисленных правителей, которые не имели права обращаться к Сенату или к преторианским префектам, многие обращались к обычному праву, однако это было разрешено в самых исключительных случаях, когда просьба по поводу апелляции, которую Аркадий назвал "мольбой", поступала непосредственно к правителю или к народу. Апелляции подавались тогда, когда случался прецедент необыкновенного характера или определялась неспособность человека своими требованиями воздействовать на власть. Но не будем прибегать к современным примерам, а воспользуемся историей афинян, римлян, венецианцев для того, чтобы показать, что они знали о смешанном типе римского государства, и продемонстрировать ложность этих знаний.

(156)      Государство римлян

(157)      Итак, я думаю, что тип управления государством римлян в эпоху Полибия и в более поздние времена Дионисия и Цицерона был полностью народным. Еще когда их города имели королевское управление, первый закон об управлении, предложенный Брутом народу, предполагал ежегодные собрания консулов, которые должны были избираться народом. Это записано у Ливия и Дионисия. Это служит доказательством того, что все консульское достоинство находилось в зависимости от народа и испрашивалось у него. И хотя они говорят, что подобное устройство было сходно с королевством, это, однако, является ложью, как если бы кто-нибудь стал утверждать, что при римских императорах преторианский префект имел королевскую власть, или власть турецкого султана, или даже майордома дворца при королях Франции, только потому что они сами, без помощи руководителя, управляли всеми наиболее важными делами государства. Эти люди, действительно, имели власть не только большую, чем консулы, а пожизненную. Хотя как не считать глупостью то, что королевская власть может подчиняться силе солдатских штыков, но еще большая глупость то, что ею руководят консулы. Я возвращаюсь к Сенату, в котором многие находили подобие аристократического правления, ибо каждый в Сенате имел все права и авторитет от народа. Действительно, выбор сенаторов происходил по воле и приказу народа. "Наши предки, - писал Цицерон, - выбирали магистратов каждый год, таким образом они могли формировать постоянное государственное управление. Они выбирались на общем собрании народом, как все, и допуск к этому высочайшему праву оставался доступным для любого гражданина, и каждый мог здесь испытать себя". Позднее, если следовать работам древних, через Leges tribuniciae было приказано кесарям выбирать из каждого класса лучшего человека согласно с центуриями, как мы читаем об этом в "Фесте". Кроме того, цензоры, подобно другим магистратам, избирались народом. Где же проявлялась власть Сената? Если и может быть что-либо подобное, то это должно происходить в королевстве, где консул утверждается правителем и имеет власть, равную той, которая была у римского Сената. Но в приравнивании объединенной власти народа и власти Сената к власти правителя проявляется не только глупость, но и основная ошибка. Это решение должно быть вынесено в отношении Сената Рима, в котором, как писали многие авторы, власть разделялась с народом. Они объединили ремесленников с рабами и с наместниками в управлении доминионами. Но мы утверждаем, что вся власть Сената и магистратов имела своим источником авторитет и волю народа, что является достаточным доказательством того, что тип государства был полностью народным. Валерий, современник Брута, однако, раньше приводил второй закон, который Ливий называл уникальным оплотом римской свободы. В первой его части оговаривалось, что возможно свободное обращение всех магистратов к народу, во второй его части - что магистраты не могут наказывать или бичевать римского гражданина по просьбе определенного лица, чтобы узнать что-либо от него. Магистрат имел авторитет до тех пор, пока он [авторитет] давался ему народом, поэтому основное наказание становилось второстепенным. С этой точкой зрения все соглашались и Ливий, и Дионисий, и Валерий, и Плутарх, и Помпонаций. Закон о помиловании, так часто нарушался, что он три раза выносился в отношении одной обвиняемой фамилии, как писал Валерий. Теперь скажите, где же все-таки проявляется аристократическая власть Сената? Где аристократическая власть консулов, которые не могут гражданина наказать или оштрафовать без страха перед апелляцией? Тот факт, что война не могла быть объявлена без согласия народа, столь хорошо известен, что не нуждается в подтверждении. Во времена королей это было объявлено Рабским законом, как писал Дионисий, но довольно часто применялось уже после окончания их борьбы. В IV книге Ливий говорит, что был спорным вопрос о том, может ли война объявляться народным согласием, или для этого достаточно решения Совета. Трибуны настаивали на своей точке зрения, что они выступят против объявления мобилизации, если Квинкций не будет представлять народ. Все центурии поддержали это. Таким образом, по Ацилийскому закону была объявлена война Антиоху. Более того, вопросы о поражении в правах, освобождении и изгнании (мы уже говорили о смертной казни) обсуждались народом. Из закона Portia tribunitia, проводимого как Валерием, так и Апулеем - консулами в 454 году до Рождества Христова (Сигоний ошибался, когда писал, что это было предложено цензором Катоном), следует, что не позволялось прибегать к телесным наказаниям палками, если наказанию подвергался гражданин. Некоторое время спустя это было торжественно подтверждено законами Гракхов, в которых был дополнен перечень наказаний за измену. Полибий говорит, "что если кто-либо принимает всерьез власть народа, то ему кажется, что государство имеет полностью народную форму управления, но если он обратит внимание на Сенат - то он будет считать, что носителями авторитетов являются оптиматы, потому что они занимают главенствующее положение в общественном Совете, контролируют казну, назначают и отменяют посольства, в их компетенции разоблачение заговоров, измен и выявление случаев отравлений". Сделав такой вывод, он ошибался во многих вопросах, потому что все объяснял властью народа, которую, подобно всем грекам, он отождествлял с властью плебса, впадая в серьезное заблуждение. Кроме того, он недооценил величайшую власть Сената и упустил ту сторону деятельности, которая, действительно, не могла быть выполнена без участия народа. На деле он подчеркнул особенную функцию Сената. Сенат действительно имел большую власть, чем сенатский Совет. "Возложите заботы на консулов", четвертый консул появлялся, принося клятву, в периоды кризиса государства, это были Спурий, Мела, Гракх, Сатурнин, Цезарь, которые всегда имели власть стать диктаторами, но только в критических ситуациях. Смуты обычно объявлялись консулами, и диктатор назначался по решению Сената, когда этого требовало дело. Этой системой, говорит Дионисий, Сенат обманывал плебс. Но этот секрет государства трибуны легко открыли и ввели замечательный закон, которым на длительное время запретили создавать подобную службу безопасности. Поэтому Фест назвал данный закон принятием мер против возможности установить диктатуру. Более того, говорит Плутарх, плебс сохранил свою власть и помог гражданскому правлению проявить свою власть в отношении диктатора. В противовес диктатору Фабию Максиму, когда тот потребовал наказания для лидера солдат Минуция, трибунал решил, что Минуций не будет привлечен к ответственности, в этом случае диктатор был уравнен во власти с народом. Мы считаем, что свидетельства Полибия о главных судебных разбирательствах по Портианскому, Валериановому и Семпронийскому законам были ошибочными. Ливий цитировал сенатора, который написал: "Если народ не расположен к принятию чего-либо, то я не знаю, каким образом может действовать Совет Кампании, который тоже состоит из римских граждан". Но поскольку в это время Кампания находилась под протекторатом Ганнибала, то ее граждане были обвинены в величайшем из преступлений, преступлении измены. Некоторые могут спросить, почему так много граждан было наказано Сенатом, даже больше, чем магистратами, хотя народ не давал на то своего согласия? Примеров этому множество, но ни один не получил столь широкой известности, как случай в армии, которая выбрала своим командиром простого писаря, когда военачальник Юбелий умер недалеко от Регия. Сенат, говорит Валерий, вел дела так плохо, что отозвал солдат из города, осудив их на смерть. Каждый день обезглавливали по сорок человек, многих из них бичевали, казненных запрещалось хоронить или оплакивать. Трибун плебса М. Фульвий напрасно кричал, что обычаи его предков оскверняются и что священные законы опозорены Сенатом. В другом случае Аппий, консул и командующий наступающей армией, будучи крайне несведущ в военной дисциплине, вознаградил центурионов и даже простых солдат такой платой за свободу, как двойная смерть, причем это произошло не в лагере, где военачальники иногда допускали это, а в окруженном городе. Что же касается оставшегося большинства, то он приказал, чтобы каждый десятый человек понес наказание. Сенат поступал со многими по правилам, просто противоречащим священным законам, что происходило еще до закона Корнелия. В этом ключе мы должны рассматривать некоторые правовые решения: нам надлежит рассматривать не то, что действительно происходило в Риме, но то, что должно было быть сделано. Мы будем судить о типе государства не по злоупотреблениям, допущенным существовавшими тогда институтами, а из предписанной этим институтам деятельности. Управляющие общественными тюрьмами, чья юрисдикция была ограничена сферой рабов и пленников закона, приговаривали к высшей мере наказания не только граждан, но даже магистратов и чиновников, если тех заключали в тюрьму, как это можно увидеть на страницах произведений Валерия Максима. Также некоторые обвинялись ими в преступлении против народа (crimen majestatis), как, например, Клодий обвинил Цицерона в измене раньше, чем это сделал народ, и поэтому он вынес приговор о высшем наказании заговорщиков без согласия народа. Однако обвинение было снято с Цицерона, потому что суд состоялся без участия народа. Эти противоречия являются причиной борьбы плебса против патрициев, магистратов и всех тех, кто использует свою власть вопреки закону.

(158)      Большой, но все-таки еще ограниченный авторитет оставался за магистратами и Сенатом, но в плебсе сосредоточивалась величайшая власть над всеми. И никто из принимавших во внимание этот факт не мог сомневаться, что сила и верховная власть государства заключена в народе. И сам народ, как конечный судья и арбитр, рассудил этот спор между плебсом и патрициями. Когда Сенат осудил своеволие плебса и плебс восстал против Сената, то не было никакого средства успокоить мятеж до тех пор, пока консулы или сенаторы не обратились публично к народу, испрашивая его волю. Это можно пронаблюдать в трех случаях неповиновения плебса, но особенно в том затянувшемся споре, когда патриции упорно с презрением отрицали плебисцит, а плебс - сенаторский Совет. Валерий и Гораций, консулы, оба называемые народными, как мы можем прочитать у Дионисия, сначала в центуриальных комициях ввели закон о том, что плебисцит должен быть связан с Сенатом. И лишь тогда беда утихла, но мало-помалу Сенат начал пренебрегать плебисцитом. Трибуны бушевали. Они требовали Сенат к ответу. Через сто десять лет после этого, когда Филипп стал диктатором, он раньше народа принял решение, которое заключалось в том, что плебисцит должен иметь силу закона, не иначе „как только народом будет дан приказ". Но, правда, в одном разделе оговаривалось, что законы не могут быть представлены в центуриальную комицию до тех пор, пока Сенат их не обсудит. Но раньше законы принимались плебсом, без совета с Сенатом, в этой связи возмущенные патриции доказывали многократные нарушения плебисцита. Это происходило до тех пор, пока диктатор Гортензий, спустя пятьдесят лет, не нашел для народа убедительного оправдания. Итак, вернемся к позору Римской империи, который заключался в том, что плебс - эти бедные и нищие толпы, имели власть приказывать и решать, каким должен быть закон, на основе которого гражданам предписывалось соблюдать справедливость, как если бы сам народ приказывал это. Плебс даже добился права избирать всех судей и священников, исключая консула, преторов и цензоров. Кроме того, плебс добился контроля над общественным судом, участия в рассмотрении основных преступлений и закрепил за собой право окончательного решения вопроса о прекращении войны, объявленой всем народом. Впоследствии плебс, подстрекаемый трибунами, захватил и другие права. Трибуны довольно часто от имени плебса объявляли войну, например Сульпиций, Манилий. К тому же трибуны принимали законы раньше плебса, например Габинианский закон, что было вопреки традициям предков. Они отправляли в изгнание лучших людей, вопреки священным законам. Из этого следует, что высший авторитет в государстве переходил от народа к плебсу - от олигархов и демоса к отбросам общества. И это происходило в период, когда Гракхи, затем Друз, потом Сатурнин и Сульпиций, трибуны плебса, затопили город своей кровью и кровью своих сограждан. Если попробовать выделить высшую власть в государстве, то она заключается в пяти [цензовых] категориях (шестая [неимущие граждане] имеют другой ранг), или в плебсе, или во всех гражданах, за исключением патрициев, неразборчиво выбиравших тридцать пять трибунов, и тогда станет ясно, что государство было по своему типу народным. Действительно, Сенат получал свою власть и авторитет от народа и ничего не мог сделать без его приказа или согласия. Решения Сената должны были провозглашаться от имени народа. Но есть ли различия с правовой точки зрения, если приказывает сам народ или когда это делают от его имени? Еще глупее выглядит попытка применить характеристику такой власти к одному человеку. Что такое власть короля, когда в действительности более полновластны трибуны? То, что Карл Сигоний написал о магистратах, неправда. А именно то, что консулы совместно могут обойтись без какого-либо магистрата, но ни один магистрат не может быть вызван на собрание в отсутствие консулов. Что может быть более частым, чем оппозиция трибунов в отношении консулов. Ливий написал в XLIV книге, что собственность Тиберия Гракха, консула и цензора, была конфискована трибунами плебса, потому что он не повиновался требованиям трибуна в отношении уплаты штрафов и исполнения обязательств. Этот человек обвинил Клавдия, который также был цензором, в том, что тот отклонил вызов в собрание в его отсутствие. Л. Флавий, также трибун, приказал консулу Метеллу стать во главе Сената в отсутствие всех остальных. Нечто иное приказал Аппий, о чем можно прочитать у Ливия в IX книге. Этот автор во II книге пишет: "Трибун послал своего человека к консулу, а консул - ликтора, забыв о том, что последний был частным лицом, не наделенным ни властными, ни служебными полномочиями". Еще пример, трибун плебса Друз попросил Филиппа, который был консулом, объяснить причину его отсутствия и, неудовлетворенный ответом, бросил его в тюрьму, как написал Флор в 35-й главе. С другой стороны, считалось серьезным преступлением насильственно касаться священного тела трибуна. И вместе с тем Вектий был безнаказанно убит за то, что он не поднялся в знак приветствия трибуна. Наконец, их власть была столь могущественной, что они одним своим вмешательством могли останавливать действие не только актов Сената, но также актов судей и их коллег, а также самого плебса. Никакого улучшения не могло наступить до тех пор, пока сам плебс торжественно не уничтожит право голоса, не основанное на его авторитете. Доказательством является случай с М. Октавием, трибуном плебса, который, как мы можем прочитать у Плутарха, единственный проголосовал против всех трибунов, а также показательно поведение Тиберия Гракха при рассмотрении Аграрного закона. В случае с Октавием постановление не могло быть принято раньше из-за отсутствия авторитета, данного Октавию голосованием плебса. Наконец, даже когда был назначен диктатор, трибуны сохраняли свою власть, хотя другие магистраты слагали свои полномочия. Теперь видно, что консулы не имели власти, подобной королевской, однако она была намного большей у трибунов чем у кого-либо если бы не одно обстоятельство, которое так часто приводит Контарини, - это отсутствие внешних атрибутов королевской власти. Поскольку консулы всегда избирались в столице и на общем собрании народа, то они не имели даже пучка прутьев, как у ликторов, они не могли распоряжаться ликторами, не имели места в куруле, у них не было права вызова в суд и реальных полномочий. Поэтому, согласно Плутарху и II книге Ливия, отрицалось, что они могли быть магистратами. Но это возможно было отрицать, пока собственность всех граждан, их судьба, свобода, жизнь, состояние государства, провинций, доминионов, принятие законов, заключение союзов, наконец, авторитет магистратов и преторов да и самого Сената не зависели от воли народа. Кто после этого будет продолжать отрицать, что государство было народное? Строй афинян был более народным, чем строй римлян, но и афинское и римское государства никогда не были народными в полном смысле этого слова.

(159)      Все это я подверг столь подробному рассмотрению, чтобы опровергнуть мнения Полибия, Цицерона, Дионисия о смешанных типах государства и для защиты своего собственного взгляда. Я не буду настаивать на правильности или ошибочности своих воззрений, поэтому каждый волен делать выводы сам. Сейчас не время опровергать аргументы Макиавелли, Контарини, Сигония, Мануция и других, кто имел схожую позицию. Они восприняли из наблюдений Полибия и Дионисия, что государство спартанцев так же хорошо, как и государство римлян, и что даже Венецианская республика имела смешанный тип управления, определенный наложением трех типов управления, которые я упоминал. Что касается спартанцев, то аристотелевские взгляды послужили толчком для появления ошибочного мнения о том, что спартанский тип государства также был смешанным. И все лишь потому, что Аристотель пересказал мнение многих, полагавших, что этот тип был частично народным, частично аристократическим, частично монархическим. Он привел [эти мнения], не подтверждая и не опровергая [их]. Однако, приступив к обсуждению, он в конце концов провозгласил только три типа государства. Значит, относительно его взглядов нет вопросов, потому что, он писал, располагая обширным и хорошо обдуманным материалом. Но если кто-либо захочет понять тип спартанского государства, то он должен читать не Аристотеля, которого обошел молчанием Плутарх, не Ксенофонта, который судил только о традициях, не самого Плутарха, но прежде всего того, кто, обращаясь к спартанцам, изучил наследие древних авторов по спартанским делам столь хорошо, что сможет описать историю предмета наилучшим образом и более правдиво.

(160)      Сравнение государств афинян, венецианцев и римлян

(161)      Известно, что когда королевская власть была уничтожена, то Ликург создал Сенат из двадцати восьми человек, к которому добавил двух королей. Согласно этому установлению Сенат, состоящий из тридцати человек, мог решать все дела, которые относились к государству, затем Сенат же утверждал решения. Ликург не создал каких-либо дополнительных государственных институтов, не назначил каких-либо магистратов, за исключением лидеров, возглавивших объединения молодых людей. Дионисий во II книге приводит факт, что Ликург позволил народу издавать законы, избирать магистратов, объявлять войну и заключать мир. Из этого описания ясно, что государство Ликурга было полностью народным. Но с тех пор, как, по словам Плутарха, народ стал отказываться утверждать многие законы Сената, Феопомп и Полидор, короли, правившие сто и тридцать лет спустя после смерти Ликурга, лишили народ верховной власти, передав ее Сенату, сделав это по совету мудрецов, которые говорили, что народ не знает раскаяния и власть у него должна быть отобрана. Они хотели, чтобы пять эфоров избирались Сенатом на срок один год, чтобы они наблюдали за деятельностью королей и Сената, чтобы не допустить сползания к тирании. Короли не имеют власти вне пределов влияния своего титула. Макиавелли и многие другие не заблуждались, когда утверждали, что может быть только один король. Если же королевская власть, которая может принадлежать только одному человеку, разделяется с другим лицом, то, значит, она может принадлежать многим. Ибо является фактом, что при переходе от народной власти к власти оптиматов в случае отсутствия правления в конечном итоге власть остается у народа. Было очень правильно, что смерть оптимата давала возможность кандидатам на его пост шанс для выдвижения. Каждый мог получить одобрение в соответствии со своей популярностью. Магистраты, которые пользовались неприкосновенностью, выбирали в сенаторы человека, подтвердившего свой авторитет самым широким одобрением. Но это делалось не через избирательную систему, не голосованием и, наконец, не при помощи системы комиций. Оптиматы выбирали для службы в течение одного года пять эфоров, которые и были высшими судьями. Народ отдавал первенство королям, но короли - эфорам. Эти официальные лица налагали штрафы на граждан и короля самопроизвольно и имели юрисдикцию над всеми судами, исключая особые случаи, о которых можно прочитать у Ксенофонта. Более того, король Агис, который посягнул на народные традиции и попытался восстановить законы Ликурга, был выпущен ими из тюрьмы, но предварительно наказан. В отношении Спарты часто выносится обвинение в главном преступлении, преступлении против царей, которых не раз отправляли в ссылку, как свидетельствует Плутарх в жизнеописании Клеомена. Если Полибий и Дионисий применяли к подобному положению название "королевская власть", то как относиться к преступлениям, которые допускались римским и афинским народом по отношению даже к консулам, или к тому, что королевской властью они наделяли эфоров, которые возносили себя так высоко, что когда человека посвящали в службу, то они приказывали всем гражданам: "Брейте усы". Как писал Аристотель, не было случая, чтобы граждане внутренне соглашались с тем, что приказы должны исполняться.

(162)      Из этого понятно, что современные авторы защищались надежным авторитетом Полибия и Дионисия, мне же обращение к ним необходимо для того, чтобы показать сомнительность некоторых нынешних авторитетов. К тому же мое мнение также имеет серьезную поддержку - Фукидид, Ксенофонт, Аристотель и Плутарх, которые единогласно подтверждают, что афиняне вели многочисленные войны со спартанцами на протяжении более чем тридцати лет именно для того, чтобы иметь возможность сохранить народное государство в Афинах, другие [спартанцы] изменить форму правления в государстве афинян. В действительности, когда афиняне были подчинены, то спартанцы свергли народное правление и установили свой контроль над тридцатью правителями, назвав последних тиранами. Демосфен ясно выразил это в своей речи: "Сенаторы являются хозяевами среди спартанцев, но народ - среди афинян". Этот взгляд более справедлив, чем мнения Полибия, Дионисия, Контарини и Макиавелли, с которыми согласны так многие писатели, признанные авторитетами. Они заявили, что неверно утверждение, что тип спартанского государства был аристократическим. Аристотель был прав, определив три основных типа государства, но многие в этой области заблуждались. Типов управления государством не может быть более трех, как я говорил и раньше, поскольку те многочисленные различия, которые есть в обществе, как правило, не характеризуют типа государства. Не важно, являются ли правители хорошими или плохими, ибо безнравственный человек является не меньшим гражданином, чем хороший человек, а самый лучший человек может быть наихудшим гражданином, если взять способ его существования в целом, со всеми его поисками одиночества, поддерживаемыми небесной опекой. Далее, должен ли лидер быть одиночкой, или их должно быть несколько, или, может, наилучшим является правящее меньшинство? Один тип власти может быть более демократичным, чем другой, но, однако, оба они являются народными. Позволив себе взять подобное за основу нашей дискуссии, мы можем сделать вывод, что были периоды, когда среди венецианцев один конкретный человек обладал верховной властью или когда этой же властью наделялась меньшая часть граждан, или все, или оставшаяся часть большинства, то есть это была и монархия, и аристократия, и демократия. Из написанного Контарини, Сабелия, Бембо становится ясно, что Венеция в своей ранней истории была народным государством. С течением времени власть переместилась в сторону оптиматов. Если государство римлян было народным, как мы это показывали раньше, если афинское правление также было народным, то несомненно, что правительство афинян формально также контролировалось народом. Основной закон народного государства является предельно важным для всех. Плутарх пишет, что он был привнесен от Солона и был очень схож с первым законоуложением, которое Брут, первый консул, ввел и который Валерий трижды дополнял - что и стало руководством, обращенным магистратами к народу. Сам Контарини свидетельствует, что эта же идея (народного государства) была оформлена в законе и очень рано стала достоянием истории Венеции, когда это государство пошло на "Соглашение в лагунах". Более того, он пишет, что венецианцы создали свое государство во времена Карла, хотя не исключено, что они имели более своеобразные формы правления в более ранний период, когда они еще только расселились среди гор и утесов. Однако о ранних периодах нет никаких сведений, что следует из хроник о выборах дожей, или сенаторов, или магистратов. Формально каждый кантон имел собственный закон и свое правительство, независимое от других. Поэтому Мануций ошибался, когда утверждал, что Венецианская республика процветала в течение 1120 лет, не меняя форму правления. Джовио сказал точнее - 800 лет. Донато Джианноти, гражданин Венеции, который написал наиболее правдиво о венецианском государстве, соглашается с ним. Нам не важно знать, когда каждый город был основан, но важно - когда было основано государство или когда оно приходило в упадок, при каком правлении. Когда государство сосредоточено в границах одного города таким образом, что закон об апелляции, содержавший в себе сущность народной власти, представлялся на рассмотрение не оптиматам или патрициям, которых еще и не существовало как отдельной группы, но народу как единому целому, граждане тогда принимали решение, собираясь вместе в одно время. Контарини отрицал наличие каких-либо различий между патрициями и плебеями, потому что все считались гражданами на равном основании и участвовали в формировании своего народного правительства. Веспуций у Гвиччардини приводит пример города Венеции в речи, которую он произнес во Флоренции для защиты аристократической формы управления в дискуссии об изменениях в правлении флорентийцев. Содерини, однако, защищал народную форму правления флорентийцев и утверждал, что те, кто управлял Венецией, ошибочно назывались "патрициями", потому что они были всего лишь гражданами, тогда как все остальные были иностранцами. В дополнение к этому я сошлюсь на Донато Джианноти, гражданина Венеции, адресовав читателя к его полезной книге, которую он написал о Венецианском государстве. Он утверждает, что слово "знатный" никогда не использовалось в документах венецианцев до 1175 года. Действительно, если сами венецианцы признавали это, то очевидно, что государство было народным, потому что объединяло всех граждан, исключая иностранцев, имело власть над правом помилования, давало всем службу и уважение и, наконец, решало то, что должно регулироваться законом, как свидетельствует Контарини. С другой стороны, это государство имело власть в вопросах войны и мира, жизни и смерти, в чем мы можем убедиться, читая Бембо. Он же упоминает о войнах, направленных против папы Юлиана и Людовика, короля Франции, которые начались с того, что народ своим голосованием обязал правительство развязать войну. Этому отнюдь не противоречит то, что иногда войны объявлялись Сенатом без согласования и совета с народом, что было особенно распространено среди римлян, а также афинян. Хотя апелляции к децемвирам и Совету сорока были редкими, им как бы не было предоставлено право окончательного решения, но довольно часто эти обращения были последним средством, если преступление не получало возмездия. Иногда серьезные преступления доводились до суда народа, когда этого требовала гражданская необходимость или жестокость преступления. Это может быть проиллюстрировано отрывком из Бембо, где речь идет о слугах Антония Гримани, который, несмотря на великолепие и власть своего рода, был судим и приговорен к изгнанию. Если судьи выносят приговор без права апелляции, то они делают это не потому, что им дано право над смертью и жизнью, а потому, что они ограничены законом и не могут помиловать тех, кто заслуживает смерти. Право помилования является прерогативой короля, или народа, или оптиматов, мягкость которых может противоречить законам при их точном исполнении. Цицерон, защищая Лигария от Цезаря, сказал: "До решения суда никто не имеет права применять наказание, - и, обращаясь к судьям, продолжал: - О, уважаемые судьи, простите его, даже если он ошибся, потому что его действия были бы точно такими же, даже если бы это касалось его родителей. Никогда раньше, о великий суд, он не делал этого и не планировал это, все свидетельства являются ложными, а обвинения - выдуманными". Но если децемвиры или Совет сорока стараются избежать своих обязанностей, то их тоже могут привлечь к ответственности, когда истечет срок их службы.

(163)      Кроме того, мы видим, что признаками силы государства являются общие нормы поведения венецианского народа, то есть так называемое всеобщее гражданство. Все остальные дела решаются Советом десяти. Но, если появляется серьезная необходимость, то они вызывают еще шестнадцать, в качестве консультантов, но если даже в таком составе они не могут прийти к общему решению или в деле обнаруживаются новые спорные стороны, то они собирают Сенат. Если дело касается Сената или могущества государства, то обсуждение выносится на народ, как это делалось среди карфагенян (свидетельство этому оставил Аристотель, и, по его описанию, обсуждение было народным). Теперь, если шестнадцать судей выбираются большинством или всенародными выборами или обоими способами сразу (к которым я бы добавил два вида проявления королевской власти, когда все чиновники или некоторые из них назначаются одним человеком), не существует большего доказательства народной власти, показанной Аристотелем, чем то, что все судьи выбираются всеми гражданами, как это принято среди венецианцев. В этом множестве лиц, именующих себя гражданами, о чем я упоминал (согласно Контарини и Сигонию остальные считаются иностранцами, но не гражданами), существовало полное право обладания властью для всех, независимо от наличия собственности, знатности, образованности или авторитета. Среди афинян, о которых говорят, что они имели самое народное, по сравнению с другими, государство, считалось необходимым вступление в четвертую категорию, которая значительно превосходила другие категории численностью; иным способом человек не имел возможности достигнуть прав и почестей, полагающихся по закону Солона, и так было до тех пор, пока Аристид не отменил это. Более того, большинство, которое не делает уступок превосходству или величию, считалось с выборами, путем которых среди венецианцев распределялись все значительные посты. Ничто, однако, не может считаться более демократичным, чем тот факт, что было разрешено выбирать большинство судей. Противоположная ситуация наблюдалась среди спартанцев, государство которых Контарини находил сходным со своим. Он [Контарини] совершенно не считался с мнением большинства. Поскольку эти вещи очевидны, то я не понимаю, почему Контарини полагал, будто Венецианская республика является смешанным типом правления. Об этом, по его мнению, свидетельствовали большие народные собрания, деятельность Сената, который выражал волю аристократии, и правление дожа, который как бы представлял королевскую власть. Но кто, если не народ, определял допустимый срок правления дожа в один год? Кроме того, дож не имел права отдать приказ о помиловании или аресте кого-либо. Разве этого не достаточно для того, чтобы сделать вывод о том, что он мог быть лишен права командовать армией и даже лишен власти? Они также использовали Совет десяти, как сокровищницу опыта и хранителя свободы, именно через Совет десяти они вынесли высшую меру наказания дожу Фалеро. Но изображения дожа чеканятся на монетах, для его полномочий характерны особые черты, по поводу чего Контарини не устает повторять, что власть дожа похожа на королевскую власть, но никогда ею не была. То же самое может быть сказано почти обо всех римских консулах и афинских архонтах. Следуя заданному направлению рассуждений, мы можем сказать, что в Афинах королевская власть основывалась на народном авторитете. Мы должны сделать некоторые замечания и в отношении пурпурного облачения и победного золота короны, равно как и скипетра и диадемы, запрещенных властями венецианцев для ношения. Но даже если бы все эти атрибуты власти были разрешены, если пристальнее взглянуть на сходство и подобие дожа с королем, то и тогда сходство обнаружилось бы только во внешних регалиях, но не во властных полномочиях. Если последнее представляется глупостью, то это надо обосновать. Я уверен, что здесь совершается ошибка, подобная той, которую делают неопытные актеры, украшая Деву Марию золотым облачением и роскошной диадемой, хотя ее описывают облаченной в скромные ветхие одежды. Поскольку Контарини полагал, что только те, кого он называл "патрициями", считались гражданами, а все остальные были иностранцами, следуя аристотелевскому определению понятия "гражданин", то мы должны на этом основании называть венецианское государство народным. Из этой же посылки исходит в своих доказательствах Содерини, когда утверждает, что в большом совете граждан принцип народной власти соблюдается. Тем не менее большинство граждан не принимали такого определения этого типа государства, поэтому мы должны обратить внимание на то, все ли граждане участвовали в формировании и реализации власти. С другой стороны, афинское государство не могло называться народным даже во времена Перикла, когда оно считалось наиболее полновластным, но именно тогда более 14 040 человек, если хотя бы один из родителей не был гражданином, исключались Перикловым цензом из категории граждан, пользующихся избирательным правом, и еще 5000 граждан лишились гражданства, потому что были проданы за долги. Об этом рассказывал Плутарх в жизнеописании Перикла. Позднее, после того, как среди афинян количество граждан по рождению увеличилось, ценз определил как граждан 12 000 человек, 10 000 человек как иностранцев и 400 000 как рабов. Демосфен в своей речи "Против Аристогитона" заметил, что 12 000 граждан в его время были афинянами, иностранцев он не учитывал. Но Динарх, в противоположность Демосфену, говорит, что право законных выборщиков гарантировалось 15 000 гражданам. Теперь трудно понять, почему люди, имеющие в своих трудах столько противоречий, считались авторитетам. Демосфен в своей речи "Об организации государства" писал, что ораторы являются настоящими лидерами государства, им подчиняются даже генералы. Около 300 граждан могли быть избраны. Остальные следовали решениям этих 300. Хотя при таком большом количестве иностранцев и рабов всего несколько человек имели авторитет, все равно с общего согласия государство стало называться народным. Кто будет отрицать правильность таких рассуждений, что Венецианское государство считается народным, потому что в нем насчитывается около 5000 или чуть меньше граждан, имеющих все возможные почести? Аристотель справедливо не допускал, что город-государство мог включать в себя более 10 000 граждан. Платон называет пределом [численности граждан] число 5040, а также множество чисел, имеющих в делителе 49. Он считал, что умерщвление новорожденных могло иметь место в Спартанском государстве и что они могли убивать не только дефективных детей, но и нормальных, если с их рождением превышалась определенная численность населения.

(164)      Однако позвольте нам, в надежде доставить вам некоторое удовольствие, сравнить, прибегая к более убедительным аргументам, формы правления афинян, венецианцев и римлян, с тем чтобы мы могли признать, что их государство были народными (в этом они не имеют ничего общего со спартанцами). Когда я говорю о форме римского государства, то я заведомо считаю народной определенную систему, при которой народ имеет действительную, а не фиктивную власть, как это было в ранние дни при королях, которые отдали народу право высшего решения вопросов о войне, мире, суде, помиловании, о чем свидетельствует Дионисий в IV книге. Хотя в действительности короли сами по собственному разумению и воле решали эти вопросы. Также и Август, когда пришел к власти, сохранял подобие комиций, но законы он принимал раньше народа и на деле являлся единственным судьей. Общеизвестен и неоспорим факт, что собрание народа имеет верховную власть. Но таковая власть имеет отличия. Например, венецианский народ контролировал только те вещи, которые, как мы упоминали, принадлежали к юрисдикции верховной власти, остальные - решались Сенатом, магистратами. Редким было принятие обращения к народу, еще более редкими - споры о начале войны и уж совсем редкими - о принятии или отмене законов. Если когда и созывался народ, то почти всегда для выбора магистратов. Римский плебс, однако, был окончательным авторитетом даже в делах выборных магистратов, которым на деле не принадлежало могущество государства. Почти повсюду народ назначал магистратов. С другой стороны, афинский народ в дополнение к решениям о законах, союзах, войнах также занимался религией, посольствами, планами, решениями Сената и даже принимал решения по пустяковым вопросам, чаще, чем это требовалось. В ранний период, действительно, горожане были вынуждены посещать общественные собрания под страхом наказания штрафом, как можно прочитать у Поллукса. В результате правления Перикла значительно уменьшилась власть Ареопага и усилилась власть народа. Потому что Перикл вознаграждал народ за участие в народных собраниях. Было довольно плохо то, что граждане определяли свою волю и принимали решения путем поднятия рук (как и сейчас делают гельветийские горцы), когда слабых заставляли голосовать кулаками более сильные и это было самым убедительным их аргументом. Исключение составляли остракизм (изгнание из общества) и получение гражданства, как свидетельствует Демосфен в своей речи "Против Неэры". Хуже всего, когда народ бесконтрольно представлял к наградам и даровал гражданство, раздавал щедроты, короны, первые места, постановления и питание в городских столовых, об этом Демосфен написал в своей речи "Против жителей Лепты". Все это в результате доставалось самым бесстыдным, но проходило мимо самых честных. Это было даже более глупо, чем то, что при выборе магистратов опирались на большинство, потому что эта власть была в большей степени лотереей, чем демократией, так как власть гарантировалась согласием большинства, но не всем народом. Римский путь был лучше, потому что у них все выборы всех магистратов проводились на основе гарантированного независимого права голоса, согласно закону Кассия и Папирия, который не был поддержан Цицероном, чему я очень удивляюсь. Хотя представленное всему народу право голоса привело к длительной ненависти и борьбе. Народу, однако, полезно давать вознаграждения, хотя мы видим, что римляне не признавали более высокой награды, чем слава. Это действительно правда, что среди венецианцев было принято предоставлять права гражданства иностранцам, заслужившим похвалу государства. Отличившиеся перед государством могли получить гражданство, почести, службу и статус. Но Сенат римлян отличался от Сената венецианцев, афинян, генуэзцев, рагузанцев, как и почти всех городов-государств, которые контролировались властью оптиматов, организованной таким образом, что последние имели власть пожизненную, а первые - сроком на один год. Платоновский Сенат всегда избирался ежегодно. Среди венецианцев Сенат имел очень большую власть, среди римлян - довольно умеренную, среди афинян - совсем незначительную, и чем больший авторитет давался народу, тем заметнее ослаблялась власть Сената. В более поздние времена решение Сената могло быть приостановлено речью одного протестующего трибуна. Многие комментаторы римского права ошибаются, когда относят к Сенату право приостановки действия закона. До правления Тиберия это было не дозволено. Тиберий передал от народа Сенату эту функцию комиций, которую Август вернул народу, поставив его полномочия сразу после своих. Он использовал этот шаг для того, чтобы утверждать законы, которые он сам уже определил. Кроме того, он решил предоставить народу право выбора на половину служебных мест, распространив это правило на половину провинций, хотя кандидатов всегда предлагал сам. Тацит во II книге, Дион в LIII книге рассказали, что комиции были преобразованы в Сенат. Это означало, что права, в принципе предоставленные народу, затем были переданы Сенату. С этого времени решения совета Сената стали иметь силу закона. Законы, однако, готовились правителями и только затем утверждались, это можно пронаблюдать в речах императоров Марка, Адриана, Севера, которые мы имеем в Пандектах. Но здесь мы обсуждаем демократический период и власть трибунов. Среди венецианцев трибунов не было, поэтому и не было бесстыдных ораторов, которые отваживались бы манипулировать народной волей, приобретать то, что хотели. Сенат приказывает то, что может приказать своим могуществом и император, исключая народ Афин или Рима, как писали Плутарх и Демосфен в своей речи "Против Андроция". Демосфен обвинил Андроция, потому что тот принял закон раньше народа и без одобрения Сената. Этому обвинению Андроций противопоставил существующую традицию, согласно которой он имел выбор в этой ситуации. Однако заключительной частью закона, которую можно назвать худшей, им позволялось принимать некоторые меры раньше римского плебса и без согласия Сената. Венецианцы очень справедливо решили, что ни одно дело не может быть отдано на рассмотрение народу или в Сенат без обсуждения в Совете шестнадцати или, по Аристотелю, в Совете старейшин. С другой стороны, здесь есть одна общая сторона. До тех пор, пока государство развивалось свободно, ни у афинян, ни у римлян Сенат не касался суда, при условии что разбирательство не носит чрезвычайного характера или жестокость преступления не требует меры наказания сверх обычной. Но, когда афинский Сенат имел экстраординарные функции, он и тогда не имел права налагать штраф выше 500 драхм, как Демосфен пишет об этом в речи "Против Эргоса". Если происходило что-либо серьезное, то это должно было обсуждаться и приниматься всем венецианским народом. Советы десяти и сорока, которые греки называли ...... (гр.), имели специальную компетенцию общественного суда, даже афинский Сенат имел дополнительные функции, позволявшие удалить человека по воле народа в целях его собственной защиты. Среди римлян цензоры имели определенную власть, среди венецианцев подобной властью обладал Совет десяти. Среди венецианцев и афинян были магистраты, которые имели много общего, но совсем не были похожи на римлян, исполнявших те же функции. Известно, что в Риме было совсем немного магистратов, но Афины имели их очень много. С другой стороны, Совет пятисот был ниже Ареопага и имел власть, равную власти венецианского Совета десяти. Но было различие, которое заключалось в том, что нечто, существовавшее короткое время, предопределяло жизнь в дальнейшем, становясь традицией. Афиняне были первыми, кто в законе возвысился над королями, затем Солоном была проведена проверка хранилища законов с целью поиска и упорядочения всех материалов, как об этом писал Плутарх. Но так как Перикл разрушил власть Ареопага, то не осталось власти на более низком уровне, чем власть Десяти, еще более ущемленная созданием Совета сорока, а потом - семи и шестнадцати. Затем создается коллегия из девяти архонтов, которая является некоторой аналогией коллегии семи у венецианцев. Против этого была создана коллегия сорока, которая имела значительную силу, и введены сорок эфоров, которые могли быть сравнимы с сорока уголовными судьями венецианцев. Но эти эфоры имели юрисдикцию только в случае нечаянного убийства, как мы можем прочитать у Поллукса и Павсания в его описаниях Аттики, где подробно объясняются все типы судов. К судебной ответственности привлекались не только граждане и иностранцы, но даже животные и птицы, а также неодушевленные предметы. Это было обычным среди греков. Плутарх написал в жизнеописании Тимолеонта, что после Дионисия Младшего и Гикета управление городом стало похожим на систему карфагенян. Основным наказанием было взыскание со статуй диктаторов и тиранов, так как считалось, что таким образом наказывают самих тиранов. Было почти 220 магистратов, избиравшихся ежегодно большинством из всего народа. Они занимали свой пост около шестидесяти лет жизни, что согласно Поллуксу, или около пятидесяти лет, как говорит Суидий, или столько лет, сколько раз их переизбирали. Это может быть сравнимо с системой венецианцев, когда восемьдесят человек избирались для разбора гражданских случаев, из которых сорок занимались разбором случаев между иностранцами и гражданами. Архонт заслушивал судей граждан, полимах - судей иностранцев. Два претора, городской и иностранный, вместе с сотней людей выполняли эту службу среди римлян. Во главе их было десять человек, выступавших в суде в интересах претора. Преторы, наделенные сенаторскими и воинскими функциями, председательствовали в общественных судах в специальных судебных куриях. Аврелианским законом к ним были добавлены трибуны казны. Есть еще один момент, может быть и недостойный нашего внимания (кое-что, что ввело в заблуждение Бюдэ и многих других), и касается он того, что хотя Сенат и не определял судебных дел, не рассматривал законы или обращения, однако со времени изгнания короля до времени Семпронийского закона сенаторы отбирали у криминальных судей и квесторов отцеубийц. Но есть еще одна вещь, которая полностью касалась деятельности Сената: весьма примечательно, что люди сенаторского ранга отбирались большинством для вынесения приговоров в судах. Среди афинян Совет десяти филархов или старейшин родов, по некоторым утверждениям , был точной копией коллегии шестерых, разбиравшей судебные дела среди венецианцев, и филархи афинян были подобны префектам гильдий среди венецианцев или старшин курии среди римлян. Служащие такого ранга почти всегда имели право ареста. Напротив, демархи афинян были похожи на трибунов плебса только именем, но не властью. Президенты, архонты, суперинтенданты Сената, собрания, судебные заседания - все это имело некоторое подобие в различных венецианских гильдиях. Римские консулы председательствовали в Сенате, считавшемся единственным высшим судьей над народом, трибуны стояли над плебсом, а в судебном заседании главная роль принадлежала эдилам (довольно редко) или главному магистрату, или претору. Среди афинян, однако, было одиннадцать человек, которых называли стражи закона, по Поллуксу, они представляли собой почти то же самое, что и триумвиры среди римлян. Намного меньше судей было среди венецианцев, хотя римляне и афиняне их вовсе не имели. Впрочем, эпагогии были подобны торговым судьям по коммерческим делам. Эти факты могут быть прослежены по Контарини. Среди венецианцев есть вид магистрата, который называется триумвир-адвокат. Он имел право обвинять и арестовывать преступников. Поэтому как среди римлян, так и среди греков никто не мог быть обвинен без доказательств.

(165)      В нашей стране есть некоторые вещи, схожие с их правилами, например вызов трех свидетелей во всех категориях судов. Logistae афинян почти сравниваются по многим параметрам с синдиками венецианцев, так как каждый решает вопросы в соответствии со своими служебными обязанностями. Основанием в этом [в определении круга служебных обязанностей] является знание законов, которое приобреталось раньше, чем судья официально начинал действовать; в ходе разбирательств он мог обращаться [по спорным или незнакомым вопросам] к муниципальным судьям. Судьи другой категории, которые брали под контроль казну, были как у афинян, так и среди венецианцев. Численность префектов налогов и трибунов у венецианцев была весьма велика, что соответствовало большому количеству пошлин и налогов: префект налогов, займов, трибуны казны и городские квесторы, имевшие дело с деньгами. Среди афинян были хранители сокровищ Паллады, хранители муниципальной казны или драгоценностей, ученые, синдики, которые собирали священные деньги для выплат жалований, хранители казны Игр, военной казны, казны товаров для продажи, регистраторы товаров, ревизоры-контролеры. Но самой важной среди прочих была казна народа. Судьи, отвечающие за продовольственное снабжение, всегда были более многочисленны среди венецианцев и римлян. Позднее эти функции возлагались на одного префекта продовольственного снабжения или на двух эдилов. С другой стороны, к служащим рынка были добавлены многочисленные контролеры зерна, пятнадцать контролеров мер и весов, контролеры магазинов. К тому же среди венецианцев было много уполномоченных по охране общественного здоровья, супервизоров денежного обращения, дорожных комиссаров, командующих флотом, прокуроров святого Марка, которые заботились о сиротах и вдовах. Среди афинян имелось бесконечное множество ответственных лиц, заботившихся о безопасности граждан и благоустройстве города. Аристотель назвал их "городскими стражами". Но существовали также комиссары водных запасов, укреплений и общественных работ. Кроме того, стражи закона контролировали церемонии, суперинтенданты - традиции, винные инспекторы организовывали банкеты, специальные магистры - выявляли нарушения в школах, хораги инспектировали хоры, генекосмы следили за поведением женщин. На специальных общественных служащих возлагались конкретные общественные задачи и административные обязанности. Рекрутские офицеры отделяли граждан от иностранцев. Послы направлялись к союзным или иностранным народам. Выше всех я поставил бы военных служащих, старшин, кавалерийских генералов, капитанов, управляющих трирем и командующих. Во главе я поставил бы также и преторов, которые становились все более многочисленными среди римлян по мере того, как возрастал интерес к религии и военным занятиям. Среди афинян я не нашел провинциальных служащих, так как их союзы имели своих собственных магистратов, но право помилования было юрисдикцией только афинских магистратов, как мы читаем у Ксенофонта. Так было заведено и среди венецианцев и римлян. Они также имели провинциальных судей. У римлян их было три вида: правитель (губернатор), депутат (заместитель) и казначей. Ульпиан включает также в число правителей преторов, проконсулов и проквесторов. Если провинция имела обширную территорию, то добавлялись еще и депутаты. Венецианцы предпочитали назначать четырех магистратов: претор городских занятий, военный префект, хранитель цитадели, казначей. Такова была структура власти всех наиболее известных государств демократического типа, за исключением карфагенян, традиционное устройство которых весьма невнятно прописано на страницах сочинений Аристотеля, Полибия и Ливия.

(166)      Из этих фактов ясно следует, что венецианское государство, формально оставаясь народным, мало-помалу стало изменяться в сторону аристократического правления. Так как большинство граждан и плебса были заняты ремеслом, то они были готовы отойти от управления делами, а иностранцы и союзные посланники не допускались к управлению, если право участия в правительстве не давалось как награда за особые заслуги перед государством. Иностранцу гражданские права предоставлялись с большой неохотой. Постепенно старые фамилии стали исчезать, древние роды становились малочисленными. Во время Генуэзской войны даже тридцати иностранцам не предоставили прав, и это при том, что город очень нуждался в преданных воинах и испытывал сильнейшую нужду. Число граждан среди афинян увеличилось, когда всем временнопроживающим и свободным было даровано право гражданства. Римляне со своей стороны принимали в число граждан всех свободных, за небольшим исключением, поэтому латиняне стремились продать своих детей в рабство именно к римлянам, чтобы те после освобождения смогли бы достичь права почестей, - так утверждает авторитет Дионисия. Позже в результате общественной борьбы римляне предоставили гражданство всем итальянцам, позднее всем иностранцам и наконец всем, проживающим на территории Римской империи. Неимущих и плебеев среди венецианцев так же много, как знатных и богатых, но, будучи суверенной личностью, каждый из них является в высшей степени гражданином, как, например, любой магистрат, но они различаются в праве на почести и в праве на участие в правительстве. Сейчас мне следует вернуться назад, к тому месту, откуда я начали свои рассуждения. Любой венецианский гражданин мог быть канцлером (хотя это допускалось только через голосование, причем не большинства) или даже секретарем и тогда он мог бы возвыситься над гражданством, потому что имел уникальный и редкий пост, который пожизненно получали только несколько человек. Но венецианцы зорко следили за тем, чтобы он, прежде всего, оставался гражданином. Люди, оставшиеся за пределами прав, были иностранцами. Среди афинян, если довериться их писателям, было 20 000 граждан, которые держали в своих руках часть власти, а также 10 000 иностранцев и рожденных от иностранцев, которые были отрешены от почестей и голосования и не могли претендовать на звание гражданина. Но поскольку они получали свободу, покровительство правительства, равенство со всеми перед законом, постоянное местожительства, то они могли быть востребованы другим правительством и при другой форме государственности, ибо они получали право считать родиной землю, на которой родились. Таким образом, в действительности могло быть 30 000 граждан, из которых 12 000 составляли основу народного правления. В государствах этого типа не обязательно, чтобы все граждане поддерживали правление, но - только их большая часть, так как говорят, что если довольно большинство, то довольны все. С другой стороны, когда правит меньшая часть граждан и то, что принято несколькими гражданами, должно уважаться как закон, то власть является аристократической. Но до каких пор мы действительно будем основываться на принятой трактовке, по которой выходит, что правительство не является аристократическим до тех пор, пока лучшие люди не встанут в его главе. Однако такой подход не позволит назвать аристократическими государства венецианцев, рагузан, генуэзцев, жителей Лукки и германцев, где всего несколько человек имели контроль в своих руках, да и вообще в наше время возникновение аристократических государств исключено. Коррупция может появиться в любом государстве, где нобилии или богатые люди сосредоточили в своих руках политическую власть, не располагая ни уважением окружающих, ни личной добродетелью, ни соответствующим образованием. И только иногда лучшие или наиболее проницательные являются кастой, поднявшейся над бедностью и незнатностью происхождения. Эта теория ведет к полной глупости. Кроме того, позвольте нам использовать народное выражение и определить власть оптиматов как правление нескольких и определить этих нескольких как меньшую часть граждан: кажется, что только двое или трое триумвиров (это число 2 непонятно для правоведов, как они сами признаются), как при Августе, так и при Антонии, Леониде представляли собой государство и управляли действием основных законов. Эта система управления постепенно уступала место трем монархам, потом - двум и, наконец, - одному. Или могло быть, что управляли не трое, а несколько человек и это самым замечательным образом сказывалось на добродетели, - так было среди евреев до времен королей, среди спартанцев в период после королей или среди фесалийцев до Александра. Были случаи, когда правили очень немногие, причем очень грешные, - так было среди мегарийцев и среди афинян при третьей тирании, среди римлян при децемвирах, среди перуджийцев, среди сиенцев после изгнания патрициев. Если же нобилии правят в широком представительстве, как, например, было принято среди римлян, когда патриции действительно распоряжались властью еще до утверждения трибунов, то народный тип по сути становился не более чем фикцией. Такая форма правления была распространена как среди жителей города Книд, венецианцев, рогузан, так и у жителей Лукки и жителей Нюрнберга. Правителями могут быть и несколько богатых граждан, как это было у родосцев, в Фивах и у генуэзцев, когда власть была отобрана у народа. Но число вариантов бесконечно: среди фарсалийцев таких лиц было 12, среди спартанцев - 30, среди евреев - 71, среди немцев - 200 или более 300, почти столько же правителей выдвигали жители Рагузы и Лукки. Древние жители Массалии имели 600 представителей власти, чему Валерий Максим привел доказательства. Среди генуэзцев на сегодняшний день их около 1500. В Венеции количество оптиматов соотносится с числом влиятельнейших семьей. Если предложенные оптиматы отрицались выборами или большинством, то это было все-таки лучше, чем то, что если бы каждый сотый человек согласно геометрической пропорции получал власть. Расчеты по геометрической пропорции лучше соответствуют власти оптиматов, точный геометрический расчет также является основой королевства. Арифметическая пропорция подходит для народного государства. На 10000 граждан должно приходиться 100 оптиматов. Таковы геометрические расчеты, из которых выводятся значения пропорции между 100 и 10 000, так, для 12 000 оптимальное число оптиматов 200. Ликург всегда имел 1000-ое правительство, что соответствовало тому, что от 5000 спартанцев и 30 000 периэков он взял только 30 [представителей]. При избрании в Сенат нескольких человек учитывалось желание оптиматов. Платон впадал в другую крайность, когда отбирал каждого тридцатого человека для ежегодных выборов в Сенат. От 5040 человек выбиралось 180, как я думаю, в соответствии с традиционной практикой. Ромул привлекал к участию в органах управления каждого тридцатого человека, и таким образом получалось, что 100 сенаторов, которых он допускал к управлению своим городом, избиралось от 3000 граждан. Но в других провинциях к управлению привлекался каждый десятый человек, как свидетельствует правовед в отрывке "Опека" под заголовком "Об отношении к значению слов". Моисей, однако, считал, что из 10 000 он должен выбрать только священное меньшинство. От 622 000 человек избиралось 12, причем моложе пятидесяти пяти лет, достаточно дееспособных, чтобы поддержать армию. Он вменил обязанности сенаторов 71 человеку. Этот расчет вполне согласуется с нашим, если мы будем учитывать, что около 100 000 было несовершеннолетних. Я не считаю рабов, стариков и женщин, за счет которых численность может быть удвоена. Численность населения получается такой высокой, потому что женщин всегда было не меньше, чем мужчин, доказательством чему служит название города - Афины. Однако меня удивляет то, что этой системой выборов пренебрегали Платон и Аристотель, хотя они ограничивали численность граждан, которая с течением времени изменялась - то уменьшаясь, то увеличиваясь. Дионисий написал, что, согласно первой переписи Ромула, в Риме было 300 граждан, согласно второй, при Сервии - 8000, согласно пятой - 130 000, седьмой - 110 000, восьмой - 100 000 плюс еще 3000 граждан, исключая рабов, женщин, рабочих, торговцев. Если учитывать этих последних, то, как утверждал Дионисий, число увеличивается в три раза. Более того, численность населения раньше оценивалась и по отдельным годам. Потому что когда рождался ребенок, то вывешивалась монета к Juno Lucina, когда же кто-либо умирал - к Venus Libitina. Это происходило согласно закону о рабах. При аристократическом правлении меньшинства один человек может являться и оптиматом, и сенатором, как это наблюдалось среди спартанцев, фесалийцев и евреев. Это, пожалуй, все о народном и аристократическом государствах.

(167)      Форма монархии

(168)      Сейчас мы должны обсудить вопрос о монархии, хотя эта форма правления может быть даже не одного вида, а включать несколько вариантов. Пять из них определены Аристотелем. Не будем слишком строго опровергать его, пусть каждый читатель решает сам. Я называю монархией государство, в котором верховной властью наделен один человек, в результате чего получается либо полновластие, либо безвластие. Последнее называется тиранией, первое - королевством. И лишь в одном случае целью правителя является честь, во всех остальных - эгоистическое удовольствие. По определению Аристотеля, король становится тираном, когда его управление, и без того не отличающееся мягкостью, противоположно желаниям народа. Но это неверная оценка, потому что при такой системе не нужен король. Сам Моисей, наиболее мудрый и справедливый правитель, может быть заклеймен как величайший тиран, потому что он приказывал и запрещал своему народу почти все, действуя против его воли. Но во всяком случае это была народная власть, а не королевская, предусматривающая, что королевством управляет король, согласуясь с пользой народа, и в этом случае управление зависит от народа. Более того, Аристотель, выдвигая это определение, вынужден был признать, что никогда не было в полной мере совершенных форм королевской власти. Далее, один тиран может быть более несправедлив, чем другой, но всех их объединяют творимые ими преступления и насилия. Королевская власть, при которой король правит полновластно, бывает двух видов: когда властителя не сдерживает государственное законодательство, и когда его действия ограничиваются только им самим. В первом случае король, не опираясь на систему законов, тем не менее управляет империей совершенно справедливо, авторитетом королевской власти. Таковы были правители древних греков. Говорят, до времени Ликурга, раньше каких-либо других законов должен был учреждаться основной. Так, даже древние помнили правление королей в Италии. В это время ни короли, ни отдельные граждане не обращались к слову закона, но целое государство зависело только от воли правителя. Как писал Полибий, латиняне имели королевское правление, без опоры на определенную систему каких-либо законов. Иосиф заключил, что Моисей был самым древним законодателем из всех, потому что Гомер, например, никогда в своих обширных трудах не использовал слово "закон". Хотя известны более ранние статуты, учрежденные, однако, отдельными гражданами, но не королями, как известно и то, что позже правители уже не хотели ограничиваться этими отношениями. Действительно трудно объяснить, когда короли управляют из города через консулов и считают допустимым несколько ограничивать свой авторитет и власть. Это есть и всегда было; и неразрешим долговременный и серьезный спор между полновластием и слабостью, которая неизбежно приводит империи к бедственным руинам. Полновластие тяготеет к власти определенной и не сдерживаемой законами. Слабое государство тяготеет к правителю, ограниченному каким-либо законом. Теренций Арса - трибун плебса - предложил народу, что законы должны формироваться консулами таким образом, чтобы народ не зависел от капризов власть предержащих. Этот законопроект, говорит Дионисий, опротестовывался консулами в течение шести лет, но в конце концов был поддержан. Однако для составления кодекса были выбраны децемвиры. Для того чтобы поддерживать на плаву корабль закона, нужно полностью отделять дела, направленные на укрепление власти короля, который сам по себе является носителем авторитета, от законов, исходивших от предшествующих королей, Сената или народа. Не является доказательством начинающегося ниспровержения государства великий аргумент Платона, что магистрат имел верховенство над законом, а не закон над магистратом. Реальной опасностью для короля являются выборы, потому что они - законное ограничение его власти, но ведь он управляет всем и вся кивком головы и своим волеизъявлением. Эта проблема получила серьезное рассмотрение у Аристотеля в том отрывке, где он исследует, что является более правильным: предоставить авторитет одному человеку или закону. Хотя он утверждает, что хорошо, когда один честный и добродетельный человек берет на себя управление, если только того требуют интересы государства, позже, возвращаясь к этой проблеме, он комментирует ее так: "Власть, данная Богом, может быть дана и законом, но когда она дана человеку, то может родиться чудовище", потому что человек под влиянием эмоций может поддаться искушению и отказаться от справедливости. Пока закон нуждается в толкованиях и зависит от мнений, меняющихся в соответствии с обстоятельствами места, времени, то причина изменения законов не может быть понята во множестве случаев. Он полагал, что каждый должен действовать в границах, очерченных законом. Оставшиеся проблемы должны решаться по справедливости и согласуясь с совестью людей. Если это истина, то руководствоваться ею должны не правители или те, кто насаждает высшую власть в государстве, а магистраты. Тот, кто принимает законы, должен быть выше того, чтобы брать на себя заботу отменять их, или объявлять недействительными, или дополнять их и корректировать в силу изменившихся обстоятельств, а то и признавать устаревшими. Но все это недопустимо, если человек занимающийся законотворчеством, придерживается законности. Поэтому Демосфен настоял на отклонении закона жителей Лепты, при помощи которого можно было свергнуть и уничтожить существующую форму правления. Лептийцы принесли народу клятву, которой нарушили закон, пообещав привести к правлению кого-либо из народа, кого-либо, кто мог бы своим бездействием потворствовать преступлениям верховной власти. Но когда римляне приняли решение именем священного закона, что не зависимо от закона для любого может исходить угроза, то они прибавили: "Исключая центуриальные комиции", иначе говоря, народ не должен был иметь права отменять свои собственные решения, что просто глупо. Потому что никто не может объявить закон ради закона, не оставив права отказаться от него. Заголовок "О законе" начинается словами: "Если кто-либо первый...", а заголовок "О сроках [сбора] налогов" открывается следующими словами: "Титом...". За этим кроются определенные причины, иначе, почему сначала Август, а потом и Веспасиан, имея законно полученное право управления империей, проводили свои решения через Сенат, но в этом отношении, однако, в империи часто практиковался обман.

(169)      Действительно, замечательно предполагать, что человек, который издает законы, должен быть над законом, это обстоятельство мы должны иметь в виду. Но тем не менее, если решение принято и одобрено общим согласием каждого, то как это возможно, что бы правитель перестал придерживаться закона, который он сам издал. По этому поводу был обнародован трибунский закон Корнелия, предусматривающий, что преторы ограничиваются своими собственными эдиктами и что они уже не могут вновь пересматривать узаконенные ими раньше отношения, хотя они должны смириться с тем, что им придется издавать законы, явно противоположные тем, которые они однажды уже объявили, как писал Асконий. Это и есть причина того, что обращение преторов через свой эдикт шло параллельно с обращением к правителю или к народу с рекомендацией принять закон. Если справедливо то, что человек должен придерживаться любого решения в отношении его, принятого другими, то намного справедливее то, что правитель или народ могут придерживаться своих собственных законов. Это обстоятельство римский народ использовал для присяги в судопроизводстве, когда народ приказывал, как можно прочитать в V книге Аппиана. Протест по этому поводу выразил Метелл Нумидийский, которому не нравились земельные законы, и он не хотел им присягать, за что и был отправлен в ссылку. До тех пор пока люди сдерживались своим собственным законом, пока они, признавая его справедливость, не требовали его отмены, правители тоже сдерживались. Но правитель прибегает к софистике, используя ее против народа, когда говорит, что он сам свободен от законов, потому что не только стоит над законом, но и не видит способа, которым бы законы ограничивали бы его. Но если даже имеются более серьезные основания, чем просто желание кого-либо, то и они все-таки должны иметь силу закона. Эти воззрения Помпония и Ульпиана представляли собой нечто большее, чем материал, пригодный для правоведов. Павел провел исследование статуса государственного деятеля. "Позор для правителя присваивать себе что-либо из еще недоставшегося ему завещания и могущественному правителю приличествует покровительствовать законам, которые он считает действующими". В этот период Александр Север первым подтвердил это в своем рескрипте. Далее Феодосий и Валентин в королевской речи ясно высказали, что они осознают свою ограниченность законом. Они говорили: "Решение, достойное королевской власти, - признать, что сам правитель ограничен законами. Действительно наш собственный авторитет зависит от силы справедливости, и действительно есть необходимость для правительства обеспечить подчинение короны закону". Язык настоящего эдикта не позволяет рассматривать его таким образом, чтобы допустить, что этот закон проводился для всех; для правителей Турции, персов, скифов, британцев или абиссинцев он не имел никакого значения. Даже не все папы римские признавали себя ограниченными какими-либо законами, и, по их собственным словам, они никогда не связывали себе руки. Более того, когда они говорят, что являются творцами законов и хозяевами всех вещей, то они уподобляются королям, которых Аристотель называл "благородными" и которые, подобно отцам семейства, готовы покровительствовать государству, как если бы оно было их собственным имуществом. Не противоречит ни природе, ни закону нации то, что правитель может быть творцом всех уложений и законов в государстве, от него же требуется своевременно защищать свое государство своими армиями, как он защищал бы своих детей ценой собственной жизни, потому что законом нации отец семьи является хозяином не только товаров, добытых им самим, но также тех, которые приобрели его слуги, равно как и самих его слуг. Это есть правитель первого типа. Второй тип относится к категории, связанной законами, которым подчиняются не только служащие и частные граждане, но все. К такой категории принадлежат, например, афинские правители, за некоторым исключением, и карфагенские, которые торжественно приносили клятву, отправляя священный ритуал, и повторяли слова, сформулированные священниками и знатью королевства. Они связывали себя бременем управления государством в соответствии с законами страны и общественным благом. Коронационная клятва наших королей действительно кажется мне сильно изменившейся не только по красоте слога и древности слов, - оказалось утраченным нечто в содержании и благородстве мысли. Это имеет большое значение особенно в том, что раньше священники наставляли правителя от имени бессмертного Бога, так что он мог провозглашать полноправный закон и гарантировать справедливость всем сословиям, а также, насколько позволяло его положение, быть верховным судьей как в государственных делах, так и в церковных. По имеющейся присяге, он не мог нарушить свою веру или если и мог, то не был склонен делать этого, клятва для него была столь же важна, как и для каждого гражданина, и он руководствовался этими же общегражданскими законами. Более того, он не мог нарушать законы, особенно касающиеся его королевства, не мог изменить какую-либо традицию народа или какие-либо древние установления без согласия трех сословий. Однако в случае серьезных разногласий последним актом спора между королем и народом Нарбона было обсуждение, где рассматривали их требования, основанные на предписаниях. Спор прерывался неоднократно, но решение в конце концов оставалось за королем, который был в определенном смысле льстецом и крючкотвором.

(170)      Из этих примеров, я думаю, становится ясно, что Аристотель ошибался в том, что короли, воля которых ограничивается законом, не являются королями. И уж, конечно, если кто и имел верховную власть, так это короли. В противном случае получается, что и римский народ не имел верховной власти в государстве, потому что ограничивался законами, которым приносилась клятва. Комментаторы-правоведы принесли много вреда, когда утвердили сказанное Ульпианом и Помпонием о римском правлении (они не только освободили Рим от законов, но даже сказали, что воля [правителя] и есть закон), применив эту формулу ко всем правителям. Более основательными выглядят факты, что Ясон объяснял деятельность Людовика XII как главы законодательства. Это ярко демонстрирует Азо в своем утверждении, что все вещи являются собственностью правителя. Подобное толкование нарушает не только традиции и законы этого королевства, но почти все эдикты и решения советов всех королей и правоведов. Ведь если граждане лишены права собственности, то никакие гражданские действия невозможны. "Но королям, - говорил Сенека, - принадлежит власть над всеми вещами, тогда как гражданам - над собственным имуществом". И немного позднее он добавляет: "Все под властью добродетельного государя. Король поддерживает порядок своим авторитетом, в то время как граждане имеют право пользоваться владениями как личной собственностью". Все вещи в государстве принадлежат кесарю правом его авторитета, но собственность передается правом наследования. Более того, позвольте показать некоторые различия между королями, управляющими справедливо. Различия эти заключаются в том, что одни ограничивают себя определенными законами королевства, другие всецело свободны. Еще одно различие заключается в том, что одни избираются, а другие получают власть по праву рождения, происходя из королевского рода. Последний тип королевства Аристотель назвал иностранным, когда правители следовали непрерывному праву наследования. В отношении тех, кто выбирается: некоторые избираются пожизненно, другие - на короткое время. Dictator - это название использовалось римлянами, archus - фесалийцами, aezymnetes - жителями Митилены, archon - афинянами, при демократическом устройстве государства balia - флорентийцами, и в этом случае правительство состояло из многих людей. Такой властитель имел право высшего контроля над войной и миром, право наказывать и награждать. Те, кто получали пожизненную власть от оптимата или плебса, назывались Аристотелем королями. "Люди этого типа, - писал он, - жили в героическое время, когда наиболее справедливый и проницательный человек избирался всеобщим собранием и наделялся правом быть пожизненным лидером, поддерживать справедливость и толковать священные вещи". Такие люди избирались древними римлянами и нашими предками - франками, а также арабами, скифами, датчанами, норвежцами, поляками, венграми. Пяст, в быту человек нескладный, был выбран королем Польши в 800 году от Рождества Христова. От него происходят другие короли вплоть до Ягайло, от чьего корня пошел род Сигизмунда, современного правителя. Не в столь отдаленные времена Матиаш Корвин был выбран королем Венгрии, а Густав был избран королем шведов на всю жизнь. Выборы у венгров назывались cari и происходили в районе Песта, где формировалась и армия. Правителей Египта выбирали из математиков, преторианских стражников выбирали таким же способом, как выбирались цари карфагенян и мавров, когда они вступали в свои полномочия по окончании периода межвластия, кесарь желал быть облеченным властью Августа. К следующему виду королей Аристотель относил военных вождей. Он приводит в пример королей Спарты, но это не удовлетворяло им же самим выдвинутым требованиям, потому что эти короли не были полновластными: они не могли объявить войну или заключить мир, как мы и должны бесспорно согласиться с этим. Но Аристотель, я думаю, был введен в заблуждение простым названием - король, которое сохранилось со времен Ликурга, когда король брал в свои руки власть, чтобы не расстраивалось государство. И командиры солдат мало что значили в королевстве, подобно наследственному стягу, все еще почитаемому среди генуэзцев, которые, однако, не были включены в списки королевских советников. То же самое касается вождей фиванцев, ахейцев, жителей Лукки, рагузанцев и древних галлов, которых описал Цезарь, там также проходили ежегодные выборы официальных лиц.

(171)      Тип управления германского государства

(172)      Существуют некоторые опасения в отношении императоров германцев. В самом начале, когда род Каролингов увял, была введена выборная система. Конечно, они имели королевскую власть, если говорить о Генрихе Птицелове, Оттоне и других. Приведем несколько примеров, касающихся Рудольфа. Он полностью лишился всего, потому что королевская власть была им потеряна. В результате того, что новые правители стремились более к почестям, нежели к порядку и контролю, было признано, что они должны избираться, а не наследовать власть. Таким образом, перемена в аристократическом правлении вступила в силу, поскольку верховная власть императора была передана местным правителям и оптиматам. Это может быть видно из Золотой буллы Карла IV. Правда, что за императором оставалось право быть главнокомандующим на войне, но некоторое время спустя императоры уже не могли ни выпускать законы, ни объявлять войну, ни назначать магистратов или собирать налоги. Действительно, король имел императорское достоинство, прежде всего, в силу собственного авторитета, иногда - в силу традиции, а также из-за сбора налогов. Среди императоров были и такие, кто не имел ничего: ни права выбора главы высшей судебной инстанции, ни влияния на членов императорского Совета, который состоял из 24 человек и одного магистрата, являющихся властью в империи. Император не мог сделать кого-либо правителем, хотя все правительство среди нас обычно назначается королем, среди них [у немцев] император же выбирался знатью, и знать в конечном итоге, могла лишить его власти. Так, вскоре после смерти Карла IV его сын был свергнут с престола.

(173)      Известна жалоба Юлиана Пфлюга, немецкого епископа, что императоры, которые должны управлять князьями и народом, сами иногда попадают в зависимость от тех, кем они призваны управлять. Более того, князья имеют больше власти над гражданами, чем сам император. Кроме того, князья объединяются при выборах с герцогами, крупнейшими землевладельцами, маркграфами, ландграфами, виконтами, епископами и представителями городов. Они объявляют законы империи, отменяют и вводят налоги и пошлины, начинают войны, формируют армии, назначают посольства, утверждают договоры. Но система голосования была основана на тройном сословном делении общества. Первое сословие представляло семь выборщиков, второе - имперских князей, третье - представителей городов. Поэтому, если два сословия, например избиратели и князья или князья и города, приходили к соглашению, то третья сторона не имела влияния на власть. Это достойно внимания, потому что система сословий не может считаться одинаково справедливой для всех. Этот институт не является настолько старым, как может показаться на примере графства Бургундии, созданного Филиппом во время правления Карла IV на основе голосования выборщиков. В деле, необходимость решения которого требует согласия князей или городов империи, все они должны иметь право голосовать. Не является аргументом то, что князья имеют контроль над своим народом (хотя контроль ограничивается имперскими законами), потому что они получили когда-то от императоров свою жизнь, судьбу, земли и все полноправие власти. Однако были доказательства того, что серьезные споры правителей и городов-государств разбирались в судах, где выяснялись причины ссор, происходивших в каждом сословии, или при императорском дворе, если дело касалось ущерба более 12 крон. Раньше это было распространено повсюду, о чем ясно и просто говорит Золотая булла. Поскольку правители оказывались как бы исключительно выходцами из аристократического сословия, то они [правители] были опорой церкви, распоряжались среди знати, почти никогда - среди плебса, как писал Юлиан Пфлюг. Имперские города (их было около 70) имели частичную свободу, определенным образом в некоторых вопросах они были подвластны князьям, но иногда они даже использовали свои собственные законы и устанавливали правление оптиматов. Это может быть понято на примере государства Нюрнберг, которое справедливо считалось величайшим среди всех и славилось своей организацией.

(174)      Государство Нюрнберг

(175)      В Нюрнберге имеется около 300 оптиматов (число неточное), и все они, как пишет Конрад Цельтис, выбирались из 28 патрицианских семей. Ремесленники и торговцы, получая избирательное право, тем не менее никакого участия в управлении не принимали, в противоположность другим немецким народам. Эти люди [оптиматы] сосредоточивали в своих руках всю верховную власть государства. Из их числа выбирались цензоры или члены Сената. Когда избирался новый состав, прежние магистраты снимали свои полномочия. В Сенат обычно избирались 26 человек, которые из своего числа обычно выдвигали восемь основных членов. Были и другие служащие, например, 13 человек сенаторского ранга, которые назывались "земельными магнатами", и семь человек бургомистров, обладавших властью, почти равной власти венецианских децемвиров. Выбирали также пять человек, которые были правомочны вершить суд над ворами и разбирать дела, связанные с другим материальным ущербом, причинением насилия; избирались также люди для рассмотрения гражданских дел, причем вели их они вместе с правоведами, другие дела рассматривались Сенатом. Следующими идут семь человек - капитаны, знатоки ратных дел, судьи для ведения дел крестьян, два казначея высшего ранга, члены комиссии продовольственных запасов, охрана триумвиров, которые имели функции и власть, равную власти прокуроров святого Марка среди венецианцев, и, наконец, члены многочисленных комиссий и корпораций. Это была именно та форма республики, которой другие государства скрыто подражали, хотя некоторые имели народное правление.

(176)      Из вышесказанного может быть понято, что люди серьезно ошибаются, думая, что императоры германцев имели верховную власть, потому что Карл IV в Золотой булле (которая, кстати, была частично со временем изменена) назвал князьями и избирателями виночерпиев, дворецких, поваров, охранников, конюших. Они действительно имели всю власть, то есть никакой. Не лучшим является и то доказательство, что императора провозглашали только после того, когда он заручался доверием избирателей. Он не располагал властью над государственной казной, но имел, однако, трех казначеев: одного - в Страсбурге, второго - в Любеке, третьего - в Аугсбурге, где они и охраняли его доходы.

(177)      Государство ахейцев

(178)      Вышеописанная форма правления напоминает государство ахейцев, которое первоначально состояло из 12 городов. Они жили под управлением тиранов от Ореста до Огига при королевской власти, после убийства тирана ахейцы утвердили правительство оптиматов. Затем их внутренний мир был нарушен беспрерывной борьбой между Деметрием и Антигоном. Вновь была установлена тирания. В очередной раз этот народ встал на путь освобождения, когда Пирр ввел свои армии в Италию. Затем Исей, тиран жителей Керавн, опасаясь за свою собственную безопасность, добровольно отказался от управления городом. Вслед за этим были добровольно присоединены Кариния, Леонт и Пеллена. Наконец, соседние города, изгнав своих тиранов, также вступили в союз. В их число входили аргивяне, сикионцы, жители Аркадии, Коринфа, Лакедемона и всего Пелопоннеса. Для них вхождение в этот союз стало возможно благодаря тому авторитету, который был приобретен в ходе разрешения многочисленных ссор греков, когда они продемонстрировали свою доблесть и добродетели. Когда движение пифагорейцев в Италии было подавлено, за этим последовали серьезные волнения в государстве, но в конце концов возобладала мудрость и во главе ахейцев встали способные лидеры, хотя армия и прочие средства афинян и латинян были намного мощнее и полновеснее. Наконец через заключение союзов и соглашений ахейцы приобрели так много новых территорий, так много городов было присоединено на добровольной основе, что это выглядит почти невероятно и тем не менее является правдой, и как об этом писал Полибий, весь Пелопоннес воспринял их систему мер и весов, их монеты, магистратуры, совет, религию и форму управления. С тех пор богатое приобретение увеличивалось, расширялось и охватило многие города-государства, и в результате почти все недостающие части были включены в существующую систему. Еще более восхитительно то, что при помощи своей доблести они достигли так многого, что не только казались врагу непобедимой страной, но также были названы местом, где рождаются цензоры и тираны (подобное пишется о шведах). Их не могли завоевать римляне до тех пор, пока их внутренний мир не был разрушен самим народом.

(179)      Подобно германцам, они собирали ежегодные ассамблеи, но все они выбирали военачальников на год, германцы же выбирали своих вождей пожизненно. Из этого понятно, почему их военные вожди ошибочно называются Аристотелем королями. Человек называется королем в том случае, если в его руках сосредоточена власть принятия законов, назначения магистратов, объявление войны и заключения мира, дарования помилования. Если это отсутствует, то название „король" явно не подходит. Монархия содержит в себе некоторые другие вещи, которые мы наблюдаем в аристократических формах правления.

(180)      Виды монархий

(181)      После правителя высшей властью обладает Сенат, который среди нас обычно называется Тайным советом, среди испанцев - Королевским советом, среди турок - Священным советом. В дополнение к этому повсюду имеется еще один Сенат, который испанцы называют секретным, а мы - внутренним советом. Он состоит из четырех-пяти человек, которые находятся в дружеских отношениях с правительством и имеют дело с секретами империи. Среди венецианцев это была коллегия децемвиров, среди испанцев - Королевский совет, состоявший обычно из двенадцати человек, которые имели полномочия обсуждать с правителем законы, вопросы войны и мира, условия жизни всего государства, как пишет об этом Альфонсо Улло. Другим советом является орган, который занимается внутренними делами. Это четыре или пять человек, которые контролируют власть знати, торговые компании, военные походы. Еще одним, пятым органом власти является инквизиция, где принимаются к рассмотрению религиозные дела. Шестой обычно включает в себя военачальников и высшую знать, он ограничивается военными делами. Среди поляков есть два совета: первый - более избранный, второй - более широкий или большой. В эти советы допускаются епископы и военачальники, коменданты крепостей или те, кто несет основную службу, как об этом сообщает Жан Сарий, польский писатель. Среди англичан избирался Сенат, в который входило около сорока человек и который был утвержден Эдуардом II, он формировался из тех, кто обладал высоким авторитетом и уже доказал свою проницательность. Епископ Кентерберийский Роберт выдвинул совету требование уничтожить тиранию правителя. Турки, говорят, имеют правительственный Сенат, состоящий из четырех пашей и двух кадилесков, а также восьми бейлербеев. В нашем обществе принцы королевской крови допускаются в Совет, так же как и крупнейшие магистраты, например канцлер, коннетабль, министр торговли, королевский библиотекарь, марешали, адмиралы и великие военачальники. Остальные избираются волей правителя, как например, кардиналы, епископы, некоторые служащие казначейства, президент парламента и другие служащие, которые выдвигаются в соответствии с их заслугами в международных делах и богатым опытом в управлении государственными делами.

(182)      За консулом, по степени важности, следуют коннетабль и канцлер, эти фигуры почти во всех монархиях выполняют одинаковые функции. Формально при римских королях считалось, что они влияют на законы с таким же успехом, как и на армию. При диктаторе командующий армией, при императорах - префект охраны. Далее этот же служака становился хорошим сенатором, бравым генералом и красноречивым оратором, в соответствии с требованиями времени. Такими были Фемистокл, Аристид, Перикл, Фалерон, Демосфен, Катон, Цезарь, Брут, Антоний и бесконечная череда других. Так, под влиянием многочисленных законов, происходило становление государства. Система военной и городской администрации была разделена, повсюду была принята двойная система служащих: одна - для мирного времени, другая - для военного. Тот же самый человек, который, как и в нашей стране, так и среди испанцев и бретонцев назывался майордомом дворца, в другое время назывался комендантом или коннетаблем. Среди карфагенян он именовался munafidus, Джовио назвал его не точно niphates, это же название Лев Африканский использовал для обозначения человека этого ранга в султанатах. Среди турок он известен как визирь, что соответствует нашему главе собрания, среди абиссинцев - betudeta, что означает слугу. Авторитет этих людей всегда был велик, а должность считалась и более почетной, чем у гражданских служащих-чиновников, потому что безопасность государства и внутренний порядок зависели от боеготовности армии, основой издаваемых декретов и приказов является военная администрация, которая исполняет приказы.

(183)      Функции канцлера тоже почти одни и те же повсюду: быть толкователем правосудия и законов, а также - хранителем священной печати. Макиавелли глупо наделял канцлера Галлии неограниченной властью над жизнью и смертью граждан. Официальное лицо, выполняющее те же функции, что и канцлер, среди абиссинцев называется главой правосудия, как свидетельствует Альварес. Среди турок это кадилеск, а среди магистратов лидер, если сказать по-европейски. Эти лица присваивали себе первенство над пашой. Они имели также контроль над магистратами и вынесением окончательных решений в судах. Человек, который является муфтием или главой священников, действительно решает, как трактовать священный закон таким образом, чтобы никто не смог себе даже представить закона, который выше и значительнее религии. В военную годину, как и в мирные времена чиновники подчиняются главе священнослужителей. Эти люди среди персов называются сатрапами, среди римлян - правителями, среди турок - белербей, негус - среди абиссинцев, а среди германцев, британцев и галлов они называются герцогами, а также графами, а сейчас являются правителями провинций. Те, кого турки называют sangiachi, также отличаются от наших сенешалей.

(184)      Мы дали определение тому, что есть гражданин, республика, город-государство, магистрат, верховная власть. Теперь мы должны обсудить форму государства и показать, что форм государственного устройства не более чем три. А сейчас позвольте нам обсудить изменения, которые происходят внутри самого государства.

(185)      Изменения в государстве

(186)      В движении от зарождения общества к той форме, которая утвердилась сейчас среди всех народов и продолжает развиваться, мы можем найти бесконечное множество различий и изменений. Наиболее древними из всех являются сообщества во главе с мужчинами, состоящие из членов их семей, такие сообщества основывались на сходстве души, тела и судеб. Затем появляется особое отношение к детям, родственные отношения между братьями, затем среди родственников по мужской линии и членов одного рода, а когда уже все сообщество не могло жить под одной крышей, тогда отпадали определенные группы, которые уходили в другие дома, где они жили уже своими интересами и имели собственные владения. Затем, в результате новых отношений и новых брачных союзов, родственные отношения по мужской линии стали перерастать в отношения в кругу малой семьи. Далее следуют, как мы видим, объединения, основанные на браках между людьми разных национальностей, следующая группа объединяет друзей и основана на их различиях. Потом, соседские общины, когда соседи, имеющие потомков, часто встречаются по разным поводам, строят свои дома отдельно друг от друга, но селятся кучно. С этого времени стали появляться фратрии и сельские общины, которые во время посевного периода пользовались водой из одного источника. Со временем население так увеличилось в численности, что люди не могли себя чувствовать в безопасности от чужестранцев, которые бродили повсюду в огромном множестве, как об этом можно прочитать на страницах Фукидида. Когда чужеземцы отвоевывали для себя землю, согнав с нее коренных жителей, то сами начинали заниматься возделыванием земли и строительством зданий. Они окружали поселения стенами, которые называли укреплениями, а поскольку они располагали своей защитой, то надеялись, что при помощи военной добычи они смогут жить более благоустроенно. Сила и могущество предназначались для сдерживания врага, организации снабжения и командования. Более того, так как ров или земляное укрепление не обеспечивали надежной защиты, то, во-первых, они защищали город укреплениями, чему есть свидетельства. Затем, вокруг города возводились фортификации, которые латинянами назывались urbus, как писал Фест. Иногда эти сооружения представляли собой сферы (orbis), согласно Варрону, потому что глубокие рвы, окружавшие город, шли вдоль стен и замыкались в круг. Греки называли это astu, немцы - burg, и те и другие исходили из значения „безопасной цитадели". Но затем возросшая численность граждан потребовала расширения городских укреплений. По мнению Тацита, это не относилось к римлянам, которые на отвоеванной у врагов земле основывали римские колонии. Колонии были рассеяны по огромным пространствам, но в них существовали те же традиции, что и в главном городе. К колонии относились так же, как и к основному городу. „Гражданин" (civis), я думаю, является тем же самым, что и quivis (у древних не было буквы q), потому что каждый quivis пользовался теми же законами, что и все остальные.

(187)      Мало-помалу дружба объединяла человечество в союз, расширив его связи от одного дома до нескольких семей, деревень, городов, поселений и целых народов, и процесс этот шел до тех пор, пока не охватил весь человеческий род, и это поддерживалось всеми. Основные общественные группировки имели и свои собственные принципы жизни. Человек действует по своей воле, исходя из своей стадной природы или из той неоспоримой необходимости, что заставляет его осваивать новые, часто общие с другими места, целью чего является потребность сделать свою жизнь более приятной и удобной. Это доказывает и то, что изначальный интерес, толкающий друг к другу мужчину и женщину, постепенно убывает и отношения между людьми строятся на более широкой основе. Далее, природа приводит в порядок то, что требуется привести в порядок. Собственность, которой никто ни с кем не хочет делиться, для каждого является тем, что он любит больше, чем хочет, и больше самого себя; [собственность] является поистине всем. Самой природой не заложено желание сообща использовать вещи. Даже при прочной дружбе недопустимо вмешиваться в сферу владений другого. Потому что уж таково свойство товара, что его становится тем меньше, чем больше людей им владеет. Но дружба подобна свету Солнца, тем более что сиянием ее наслаждается большинство людей. По этой причине природа не допускает, чтобы братья женились на сестрах, а родители на детях. И общественная мораль многих народов этого не допускает. Даже среди самых диких и неистовых жителей Америки, говорят, это соблюдается без всяких нарушений. Поэтому семейные объединения расширились до размеров политических сообществ и дружба, которая использовалась для объединения лишь нескольких домов, со временем расширилась и распространилась на соседние регионы, как свидетельствует Август. Он не так уж далек от истины, и это подтверждается тем, что папа Иннокентий (в предпоследней главе "Об отношениях") разрешил брак родственников только в четвертом колене, ссылаясь на опасность смешения жидкостей в организме человека. Это не должно казаться чем-то особенным, потому что не каждый, как кажется Платону, должен был понимать значение расширения этих отношений. Сам же он в V книге "Государства" отрицал только браки отцов и детей, но принимал все остальные. Но то удобство, которое люди получали от совместного существования, вскоре было испорчено ссорами и в результате сильные, конечно, подавили слабых, и это, увы, человеческая наклонность, отнесенная Варроном ко всей универсальной природе. Тот, кто может, требует больше, подобно тому как большая рыба поедает маленькую, а ястребы убивают более мелких птиц. Тот, кто отличается слабостью и хилостью, избегает здоровых и сильных, а некоторые почитают за высшую справедливость не допустить угрозы оскорбления. Таким образом, может возникнуть два вида государства. Первый утверждается силой, а второй - справедливостью. Ко второму типу относятся королевство, аристократия и демократия, к первому - тирания, олигархия и охлократия. Последнюю Цицерон, испытывая иногда недостаток латинских слов, называл также тиранией. Но, так как империи, в которых побеждает тирания, не могут удерживаться без справедливости, то тираны сами начали культивировать эту добродетель, не для себя, конечно, но для народа. По этой причине выросла роль правосудия. Далее, люди, выделив из своей среды наиболее проницательного и справедливого гражданина, стали охранять его, не жалея живота своего, следя, чтобы он не пострадал, ибо теперь их благополучие зависело от него. Он же должен был управлять гражданами справедливо. Из этого становится ясно, что, если мы, не сделав выводов из уроков истории, пожелаем полностью освободить каждого, наделив его полновластием, без законов и авторитета, мы все равно придем к необходимости участия отдельных граждан в судьбе каждого. И первый вид государства был учрежден под властью одного человека, имевшего право называться справедливым, потому что он создал то, что люди могли использовать как правосудие (по словам Демосфена, начало этому было положено афинянами, а Геродот отдал пальму первенства мидийцам). Для более точного доказательства нашей правоты мы обращаемся к страницам Гомера и Гесиода, где справедливыми часто называются короли, князья, правители, они же часто называются "лучшими пастухами" или "пастырями народа". Эти слова не несут в себе ничего властного и возвышающего, но прежде всего заботу об управлении и справедливости в отправлении правосудия. Так, Аммиан Марцеллин в книге XXIX описал домен, то есть владение, как не что иное, как заботу о безопасности других. Платон в книге V "Государства" пишет: "Справедливость и правосудие есть в буквальном смысле следование добру, употребление силы и власти на пользу людей". Давно, в былые времена, еще задолго до Гомера, Миноса и Эака люди, управлявшие империями назывались просто магистратами. Также и у евреев семь человек, которые управляли общественными делами, тоже назывались просто магистратами. Когда короли были изгнаны, тогда, говорят, консулы начали считаться просто магистратами. Свидетельства этому можно встретить на страницах Ливия и Варрона, которые считали, что право выбора консулов имеет каждый [гражданин]. Кроме того, "все граждане должны являться в суд в ответ на вызов". Это не должно казаться более сильным, чем августейшее воздаяние справедливости, настолько прилежное, что каждому, когда тот болел, он [кесарь] давал разрешение на полную свободу. Другой кесарь также придавал большое значение всем, даже самым пустячным, делам. Даже сейчас, когда наши короли проходят обряд коронации, первое, в чем они клянутся, это в том, что они обеспечат беспристрастность правосудия, и это кажется главным в процедуре их посвящения. В обществе, организованном по типу монархии, гарантировалось беспристрастие в применении законов, что базировалось на справедливости короля или же на его несправедливости, последнее случалось, когда человек, наделенный полновластными полномочиями, окружал себя бандой разбойников и склонял наиболее слабых к рабству, как Моисей писал о великих гигантах и Нимроде, который основал свою власть на рабстве. Но тем не менее так они могли сохранить власть, которая была основана и приобреталась через преступления. Это свидетельство необходимо для беспристрастной оценки. Все писатели, обращавшиеся к истории, сходятся на том, что вначале не было попытки утвердить правление оптиматов, самое меньшее, к чему прилагались усилия, - это утвердить правление народа. Кроме того, короли избирались из одного рода, потому что те, кто имел наибольшую власть, оставляли ее детям. Тем, кто заслужил уважение благодаря своей справедливости, поклонялись не только при жизни, но также после смерти, и их дети должны были стать королями народа, потому что всем казалось, что они должны быть похожи на своих родителей. Но когда власть начинает руководствоваться выгодой и жадностью, а не справедливостью, то происходят неизбежные изменения - королевства сползают к тирании. Следовательно, едва начинаются ссоры за полновластие, это оборачивается тем, что слабые подвергаются угнетению и страдают по вине тех, кто должен был им покровительствовать. Поэтому нередко случается так, что более полновластные формы уничтожаются и опрокидываются автократией, причиной чему служит жестокость и похоть того или иного правителя. Поэтому жестокое правление Фалариса, Ферамена, Калигулы, Нерона, Доминициана, Коммода, и Сфорцо - тирана Милана в конце концов было опрокинуто. Но более весомой, чем жестокость, причиной уничтожения тиранов была похоть, потому что жестокость держит граждан в повиновении и вызывает страх, похоть же вызывает презрение, человек, который не может управлять своими желаниями, не должен допускаться к власти. Александр Медичи, тиран Флоренции, был убит за попытку совершить прелюбодеяние с чужой женой, а Писистрат был убит Гармогеем, чью сестру обесчестил. По этой же причине свою власть потерял Аллозий, Родерик, короли Испании, Сарданапал, Гелиогибал, Аппий Клавдий и многие другие. Под влиянием ненависти к деспотам авторитет переходил к вождю заговорщиков. Поэтому Арбакт, воспользовавшись отсутствием Сарданапала, захватил королевство ассирийцев, Брут взял консульство и встал во главе армии, Людовик Гонзага получил командование над мантуанцами после того, как он убил тирана Бонаколзи. Более того, опыт учит нас, что самые справедливые принцы приходят на смену наиболее жестокими правителям. Их судьба ужасней других, потому что они думают, что главная опасность - стать на путь своих предшественников. Поэтому Гальба, самый добрый и справедливый правитель, пришел на смену Нерону, Нерв - Домициану, Александр - Гелиогибалу, Пертинакс - Коммоду, Гордиан - Максимину. Но постепенно укоренившиеся привычки брали верх, и следующий правитель вновь скатывался к чрезмерному пороку.

(188)      Эти непрерывные изменения характерны для всех монархов, которые когда-либо существовали. Первым об этом написал Платон, а затем Полибий и Цицерон высказали свои соображения о необходимости и закономерности перехода от демократического управления к правлению оптиматов, но эту мысль нельзя назвать верной. В отношении скифов, южан или азиатов, живущих за Евфратом, или даже об американцах ничего не написано об аристократической или народной форме правления. В среднем регионе, преимущественно на западе, я вижу только демократии или аристократии. В конце своего развития они, за редким исключением, превращаются в ограниченные монархии, созвучные природе. Первыми прошли этот путь критяне, затем афиняне и спартанцы, во всей Греции была принята форма демократического или аристократического правления. Этим путем последовали сицилийцы, затем итальянцы, галлы, испанцы, наконец, немцы и шведы. И мне кажется, что этому есть своя причина, которая заключается в том, что люди среднего региона рождаются для руководства делами, как мы уже писали об этом в предыдущей главе, и все здесь считают себя пригодными к управлению. Еще более яркий пример - народы запада, которые не могут легко переносить тиранию, потому что они отличаются от восточных независимостью духа. По этой причине они вынуждают и самих королей повиноваться законам (ничто не может быть священнее этого требования), в противном случае они отстраняют тиранов от правления, лишают их власти и устанавливают народное правление или власть оптиматов. Это является столь ясным для читателей исторических сочинений, что не нуждается в пояснениях.

(189)      Два вида изменений в государстве

(190)      Изменения в правлении бывают внешними и внутренними. Между ними необходимо установить некоторое различие. Внутренние изменения могут производиться как своими, так и иноземцами. Последний случай имеет место, когда государство согласно уступить власть другому мирным путем, например миланцы, освободившись от германской власти, призвали Карла из Анжуйской династии возглавить их государство. Они добровольно подчинились его власти, хотя он и не прилагал к этому серьезных усилий. Мамлюки, убив несколько султанов, установили контроль над Египтом и неохотно выбрали правителем принца Карамании. Жители Фив, так же как и фокианцы, основав колонию, уступили управление города чужеземцу. Но они имели для этого основания - он сохранил их законы, что согласовывалось с их намерениями. Но это редко случается, потому что власть чужеземца обычно воспринимается с трудом. Однако часто случается, что завоеванные должны подчиниться власти завоевателя. Так, народное управление афинян насильственно было заменено на аристократическое спартанским вождем Лисандром, который всех держал под своей единоличной властью.

(191)      Похоже, что внешние изменения также могут иметь два вида: первое - вводимое без какого-либо насилия над всеми, второе - устанавливаемое силой. Последнее без особых усилий может отклоняться от справедливых установлений к несправедливости, потому что природа людей такова, что они имеют постоянную склонность скатываться к порокам. Что может быть замечательнее, чем правление Нерона в первые пять лет? Что может быть более божественным и священным, чем молодость Солона? Что снискало большую известность, чем ранний период правления Калигулы? Но, с другой стороны, чем же оборачиваются нелепые заблуждения людей? Когда человек скатывается до нижней границы порока, то его невозможно вернуть назад без величайшего усилия. Более того, замечено, что королевство почти всегда плавно, без насилия переходит в тиранию, аристократия - в олигархию, демократия - в охлократию. Но переход от тирании к народной форме правления всегда насильственный, так как тиранов убивают. Если этот человек [тиран] умирает, не оставив наследника, что часто случается, то оптиматы обычно берут власть и контроль в свои руки, однако, опасаясь народного правления, они снова переходят к тирании. Поначалу оптиматы руководят государством с величайшей справедливостью и не допуская ошибок: в начале своей власти они правят совершенно превосходно. Но среди оптиматов всегда найдется тот, кто сумеет извлечь пользу из друзей, использовать покровительство, богатство или славу ратных дел, чтобы стать выше и в магистрате и в командовании. Из этого и рождается олигархия, которую Цицерон переводит как "фракция", потому что меньшинство пагубно посягает на богатство и почести многих. При данных обстоятельствах среди полновластных граждан вспыхивает восстание и они идут на заговор или убийство раньше, чем плебс, чувствующий отвращение к власти зла, успеет атаковать и уничтожить тех, кто поссорился между собой. Когда восставшие опрокидывают правительство, устанавливается народное правление. Народ, возвративший себе свою свободу, дает себя убаюкать речами своих ораторов еще до того, как воспользуется свободой, которую он завоевал. В целом случается, что плебс бессознательно устремляется от убийства тиранов к другой крайности, то есть к народной власти. В определенной степени природой заложено то, что никто насильно и безропотно не повинуется насилию даже тогда, когда приказы являются справедливыми. Все хотят быть лидерами, но никто не хочет повиноваться. Кроме того, когда учреждается новая форма государства, народ предпочитает, чтобы авторитет испрашивался у него. В результате чего отдельные люди, прежде - простые граждане, а затем уже магистраты вынуждены уступать желаниям целой толпы или группы. Более того, почти всегда случается так, что после одержания победы над врагом олигархическая и аристократическая формы правления растворяются в народном государстве, которое в свою очередь уступает охлократии. В противоположность этому власть может передаваться народом оптиматам. Например, когда римляне выиграли войну против Тарента, служебные места были предложены плебсу. Но в ходе Пунической войны, когда Ганнибал ужаснул Италию своим неоспоримым могуществом, трибуны были безвластны. Когда же он был разбит, как и Антиох Великий, трибуны взорвались и плебс начал требовать землю. Афиняне также не утверждали народного правления до тех пор, пока персы не были побеждены при Саламине. Однако, когда они сами были разбиты при Сиракузах, то власть перешла к 400 оптиматам. И напротив, сиракузцы вырвали из своей собственной победы демократическое государство, как свидетельствует Диодор. Причина - очевидна: плебс, подобно дикому зверю, благодушен в состоянии сытости и покоя, однако при опасных событиях он возбуждается и внезапно свергает власть, действуя по обстоятельствам. Но оптиматы в ситуации, близкой к опасности, берут кормило правления на себя, действуя как в бурю. Далее, когда народ стремительно и бездумно приходит к управлению делами, ораторам легко взять под контроль мысли необразованного плебса и увести его прочь от объективно сложившегося положения вещей, неприемлемого для ораторов. Пришедший к власти таким путем человек (в ораторских душах отсутствует жажда восстания, к нему способны только активные деятельные умы и люди значительных способностей) ублажал плебс на пирах, одаривал его щедрыми дарами и развлекал зрелищами, потому что он достиг почестей и власти не через собственное достоинство. Если кто и попытается вмешаться, то его репутация будет испорчена подношениями или обвинениями в ложном преступлении, в результате он будет вынужден отказаться от своего собственного имени и умереть. Коринфяне отвели эту роль Гермодору, афиняне - Аристиду и Фукидиду, римляне - Камиллу, Рутилию, Метеллу и Цицерону. Когда эти люди имели власть, то народ, подобно покоренному герою, ценил триумф их доблести. Они расширили почести и чиновничий аппарат в пользу собственных обвинителей, которые после них еще в течение долгого времени наслаждались удовольствиями доставшегося им не по праву авторитета, обставив свою власть большим количеством охраны и такой роскошью, что лишить их власти не представлялось возможным. Но при народной форме правления почти всегда случалось, что народ получал в качестве тиранов людей, которым он сам вверял себя и свое государство. Таким образом, коринфяне терпели тирана Кипсела, сиракузцы - Дионисия, афиняне - Писистрата, жители города Леонтины - Панетия, аргивяне - Фидония, агригентийцы - Филарида, римляне - Цезаря, жители Лукки - Каструччо, пизанцы - Фаджиолу, миланцы - Сфорца, сиенцы - Пандульфо, флорентийцы - герцога Афинского. И это естественно, что они смогли легко сохранить власть, отобранную у народа, введя отвратительные хитрости тирании. И это было понятно многим, что само по себе является полезным, кроме того тирания не охраняла интересы народа. Во-первых, они [тираны] использовали своих приверженцев и даже иностранцев в качестве телохранителей, пренебрегали оборонными работами, захватывали цитадели, убивали наиболее смелых людей, сокращали власть тех, кто еще сохранял полновластие, возвышались над всеми, подобно высоким макам. Они раздавали почести и награды чужеземцам, разгоняли объединения и клубы, они разрушали узы дружбы среди горожан, тайно разжигали ссоры между нобилями и плебсом, и, конечно, они пополняли сокровищницу за счет преступлений и убийств. Расставив повсюду доносчиков и шпионов, они поощряли погоню за почестями, плебс держали же занятым на строительстве роскошных покоев. Наконец, имея доступ к людям, искушенным в битвах, они предпринимали войны ради добычи денег и широко использовали для этого наемников. Они претендовали на функции раздачи наград или объявления мирных переговоров, придумывали новые должности и почести и выплачивали такие вознаграждения, чтобы иметь в своем распоряжении как можно больше людей, назначенных самолично. Воры и безнравственные люди, они тем не менее выдвигали обвинения против общественных служб, чтобы те своей деятельностью не мешали им сосать богатства и кровь народа. Они в течение длительного времени обескровливали народ и приходилось постепенно подходить к тому, чтобы привлечь этих воров к серьезному наказанию. По наблюдениям многих, ничто не является более меланхоличным, чем простодушный плебс, с восторгом принимающий наказания и аплодирующий справедливости тирана. И это является самым прискорбным, потому что тиран скрывает свои импульсы под притворным благочестием и прикидывается почитающим храмы богов, потому что, по его выражению, он стремится придерживаться привычных и общепринятых добродетелей. Все эти вещи полностью укладываются в два основных секрета государства: первый состоит в том, что тиран может получить от народа власть, как вредящую самому народу. Второй - что он может даже спровоцировать желание отдать власть. Он берет власть над богатствами людей, действуя и оружием, и покровительством. Но власть тиранов обязательно приводит к уменьшению запасов и ущемлению благополучия народа, а главное - к уничтожению других членов государства, о чем говорил Адриан в своей беседе о сокровищах. Когда раздражение нарастает, то тиран сам подогревает стремление к разрушению, тайно сея враждебность и разногласия. Таким образом, граждане начинают не доверять друг другу, поэтому они уже не могут создать какую-либо организованную тайную оппозицию. Наконец, тиран ведет себя так, что народ не может предпринимать что-либо самостоятельно и с радостью повинуется вожделениям тирана. Но появляется страх перед вечностью этой власти, говорит Цицерон. Однако тирания не может быть вечной. Тирания может быть опрокинута внутренней силой, так как все боятся и ненавидят одного человека, а он в свою очередь боится и ненавидит всех и каждого. Но, кто бы ни убил тирана, он [тот, кто свергнет тирана] достигнет величайшей известности и славы. Несколько облегчает положение то, что сначала он прибегает к силе для блага граждан, которые с величайшей покорностью вынуждены терпеть даже нежеланный сговор с врагами своей страны ради свержения одного тирана. Поэтому столь молниеносно Арат и Тимолеонт уничтожили столь бесчисленных деспотов, полностью свергли тиранию, которой хвастался Дионисий, имея твердую уверенность, что звенья разорванной ими цепочки позже уже нельзя будет восстановить, по мнению Диона. Некоторое время спустя Людовико Сфорца был предан самим народом, которому он так доверял, и был с позором лишен власти.

(192)      Но это является крайней необходимостью государства - пройти через внутренние слабости и испытать на себе внешнюю силу. Поскольку некоторые вещи так созданы природой, что, кажется, они никогда не могут умереть или исчезнуть, тогда как другие устроены столь скверно, что они могут быть рассеяны легким дуновением, то же самое и в случае с государством - лучшие не могут устоять на самых ранних этапах, становясь легкой жертвой внутренней силы, которая действительно только с трудом может быть опрокинута. Даже те, кто нанимается для управления общественными делами, должны быть предостережены, что устранение древнего института рабства из государственной системы и феоды порождают лишенных веры новобранцев для восстания, которого не знала древность. Действительно, на страхе держались вера в то, что рабы не должны быть освобождены, иначе они станут угрожать государству, так как было известно, что они принесли большое расстройство в города-государства тирийцев, сицилийцев и римлян. После уничтожения тирании расширяется свобода рабов и, соответственно, подрывается власть хозяев. Особенно во времена Тиберия, который предложил культовые сооружения для убежища рабов; среди коринфян этому служил храм Дианы, среди афинян - могила Тезея, среди жителей Кирен - статуя Птолемея. Затем, во времена Адриана, право вынесения основного наказания было передано хозяевам рабов, а когда тирания рушится, то рабовладельцы начинают бояться, как бы их рабы не обвинили их самих в измене раньше тирана. Потом была дарована христианская свобода, согласно которой ни один человек не может себе позволить обращаться с рабом, как с диким животным, посаженным на цепь и обязанным выполнять определенную службу. Зачастую таких взглядов придерживались потому, что христиане боялись рабства из-за своей собственной религии, опасаясь снова скатиться во власть язычества, поэтому они постоянно стремились освободить рабов. Так как эти вещи очевидны, то они не нуждаются в дальнейшем доказательстве.

(193)      История далекой античности должна быть разобрана более подробно, хотя сейчас нет рабства и мы не можем точно знать, когда оно прекратило свое существование, некоторые изменения в государстве могут помочь охарактеризовать этот институт. Положения о рабстве мы обнаруживаем и в законах Каролингов, и у Людовика Благочестивого, и у Лотаря, и в своде законов ломбардцев. Существуют также законы о рабстве и о вольноотпущенниках у короля Сицилии, и у императора Неаполитанского королевства Фридриха II. Фридрих стал германским королем в 1212 году. Имеются декреты папы Александра III, Урбана III и Иннокентия III о браках среди рабов. Александр был выбран папой в 1158 году, Урбан - а 1185-м и Иннокентий - в 1198-м. Известно, что рабство не существовало после правления Фридриха. Бартоло в сочинении "О пленных", под заголовком, начинающимся со слов "Враги..."99, свидетельствует, что в его время не было рабов в течение долгого периода. Кроме того, людьми никогда не торговали при христианских обычаях. Но он (Бартоло) процветал в 1309 году. Панормитаний отмечал, что это [его свидетельство] имеет ценное значение. С другой стороны, мы не должны упустить то, что в летописях двора, как я читал, декретом Сената запрещалось присоединять чужие земли к своему поместью или освобождать рабов, даже с согласия их хозяина. Декрет относится к 1272 году. Напомню, что при Аврелии война рабов уже серьезно подорвала Италию, и это было в год милости 781-й. Мне кажется вероятным, что христиане, следовавшие примеру арабов, уничтожили рабство, потому что еще Мухаммед или, позже, Омар, освободили всех рабов своего вероисповедания. Этот опыт показывал серьезные недостатки в христианских государствах. И это легко читается в "Законах о рабах", в книге 2, главе VII. Когда было предоставлено разрешение на освобождение рабов, то последовала плачевная волна обнищания и разорений, которая обычно влекла за собой гибель государства. Все это породило грабежи, воровство, кровопролитие и торговлю нищими. Правительства и общины были очень раздражены различиями в религии, хотя формально культ был один для всех, исключая иудеев. Следовательно, были неизбежны большие изменения в правлении. Многие считали возможным вторгаться в чужие государства исключительно под религиозным предлогом: так поступали, например, арабы, персы, мавры, этого не чурались и римские папы. Евреи взяли под свой контроль Мавританское королевство, где раньше хозяйничали мавры, подобно тому, как Исмаил получил обратно королевство персов, а именно кросноречием и религиозными претензиями. Карл V попробовал использовать этот прием в Германии, а известный всем человек - среди нас. Римские папы покорили своей власти не только город, но и Латинскую, и Пицентийскую провинции, Умбрию, Фламинию и Эмилию, с большей частью Этрурии. Но они не ограничились этим и попытались вмешиваться в дела Сицилии, Неаполитанского королевства, Арагона и Англии, в конце концов они потребовали дань с этих государств. Не без удивления я читал о протяженности и характере папских владений римской церкви. Поражало все: и какие бенефиции или земельные владения она имеет, какие дани взимает с королей и какие обещания даются папам теми же самыми королями, о которых я уже упоминал. Шарль де Ламот, мой коллега, усердный антиквар и отличный комментатор, показал мне этот важный материал, скопированный с оригиналов в Ватикане. Кроме того, Годфрид Бульонский получил обе Сирии , которые он же и завоевал, как бенефиций от римских пап. В этом отношении он кажется последователем правителей Африки, получавших королевства, империи, жизнь и все свои удачи, всю свою судьбу от высших священников - измаэлитов.

(194)      Изменения в государстве, находящиеся в соотношении с цифрами

(195)      Разобрав главные темы, давайте теперь рассмотрим, могут ли быть просчитаны изменения в верховной власти с точки зрения пифагорейских чисел. Тот факт, что Платон определяет изменения и крушения государств на основе математических последовательностей, кажется мне совершенно нелепым. Ибо, хотя бессмертный Бог обустроил все предметы по числам, разрядам и согласно изумительной мере, но это не должно быть отнесено только к влиянию судьбы, но к Божественному Величию, которое само по себе, как писал Августин, является неизбежностью или не должно существовать вообще. Поэтому, когда Аристотель определяет все вещи по вторичным основаниям, он высмеивает числа Платона в V книге. Нет ничего лучшего или более тщательно исследованного у Аристотеля во всей дискуссии, чем это. Он выдвигает многие причины изменений, которые кажутся мне всецело подчиненными нескольким ведущим причинам. А причины эти следующие: несправедливость, стремление к почестям, страх, презрение, чрезмерное богатство немногих и ужасающая бедность большинства. Я опускаю все эти предметы, потому что они подробно им рассмотрены. Но после того, как Платон в том "Государстве", которое он приписывает Сократу, равно как и себе, вообразил, что он использовал [в устройстве идеального государства] все возможные способы, чтобы никто не мог причинить вреда другому или презирать другого или не разрушил государства ради денег или почестей, наконец, [он] убрал из государственной организации самые древние болезни [государственного] устройства, ведущие к богатству и бедности; если мы допустим, что существует нечто, устроенное так, что лучше и не представишь, то тогда даже предметы, обсуждаемые Аристотелем, не могут разрушить [идеальное] государство. При этом даже если кто-нибудь ощутит конец по причине своих лет, говорил Сократ, то это является общей природой всех вещей. Мне, однако, интересно, почему Платон, который считал, что мир будет вечен благодаря Божественной добродетели, в то время как всюду считали, что он погибнет вследствие своей собственной слабости и упадка, не сделал такого же вывода относительно лучшего типа государства. Комментаторы Платона сообщают, что гибель государства случится тогда, когда распадется гармония чисел. В этом случае если государство пришло к упадку по причине внутренней слабости или потери равновесия, то оно не представляло собой лучшую форму государства, которую имел в виду Сократ. Тогда [утверждение], что это [государство] имело в своей основе математическую природу, будет казаться нелепым. Ведь если числа не соотносятся друг с другом гармонично, то возникает неустранимоемое противоречие, очевидное в звучании струн, когда они при ударе издают невыносимое дребезжание и звуки, которые не сочетаясь друг с другом, как говориться, режут ухо. Однако когда симфония звуков воспринимается гармоничной, то очевидно, что она [симфония звуков] имеет в основании правильные числовые пропорции и в этом случае не может быть никакого диссонанса. Государство таким же образом [через правильные числовые пропорции] приходит в состояние равновесия и смягчается в постоянно доставляющем радость согласии; где нет несогласия, там нет и диссонанса и, в соответствии с [моим] предположением, не может быть, поэтому я не вижу каким образом подобное [государство] могло бы разрушиться. Вследствие этого Форестер не прав, когда доказывает, что Платон имел в виду, что в его государстве, которое он предлагает для подражания, хорошо устроенном в начале, со временем мало-помалу стали возникать раздоры, так как соразмерность чисел, которая существовала вначале, в определенный момент нарушается. Он думает, это происходит вследствие того, что нарушается соотношение 4 к 3, но в его рассуждениях так много ошибок, что никто не может сказать, насколько они верны. Во-первых, очевидно, что он связывает гармонические средние числа соотношением 3 к 4, тогда как они должны быть соединены даже с нечетным [числами] соотношением 2 к 3, как показывает сама природа тесного союза числа (пифагорейское число тесного союза - 6). Таким образом, первой и наиболее сладкозвучной гармонией всего, если не считать [гармонии] целого, является та, которая называется sesquialtera или отношение 2 к 3, которые соединяются без какого-либо промежуточного действия. Соответственно 4 и 9 совершенно несогласуются, так как без среднего числа они не могут смешаться, но 6 хорошо соединяется с обоими в равном соотношении и с каждым приятно гармонирует. Таким же образом 8 соединяется с 27 в том же соотношении, в котором соединены первые, если два промежуточных числа посредничают, каковые есть 12 и 18. Если вы будете продвигаться к бесконечности этим путем, то несогласия не будет.

(196)      То же самое в sesquiteria соотношение 3 к 4. В действительности оно не так гармонично, как он представлял, потому что ни древние, ни наши современники не могли перенести [музыкального интервала, основанного на] соотношении 3 к 5. Однако этот интервал будет сохранять свою привлекательность, если, как с вышеупомянутым, мы поищем промежуточные числа. Что может быть более неподходящим, чем сделать соотношение 3 к 4 таким же, как соотношение 27 к 64. Давайте по этой причине установим истинные средние числа между обоими, 36 и 48. Отношение каждого ближайшего числа к другому будет таким же, как отношение 3 к 4. Более того, эта гармония будет постоянной, даже если вы будете идти к бесконечности. Если мы возьмем 243 и 1024, то в брачном числе (число брака) - в соотношении 2 к 3, при соединении дадут несогласие, как 27 и 64. Но если вы вставите среднее число, например 324, 432, 576, 768, то каждое ближайшее будет подходить и гармонировать со своим соседом так же хорошо, как 3 к 4, потому что во всех отношениях соотношение является sesquitertian. Форестер сильно ошибался также и в том, что он следует мнению других и делает великим числом Платона 12 в кубе. Если бы это было действительно так, то почему Платон считал, что одна часть должна быть длиннее другой? Многие потерпели крушение на этом. Но постольку ничто не кажется более темным и трудным, чем числа Платона, то я ничего не буду утверждать опрометчиво, коснусь только того, что касается изменений в государствах. Платон хотел, чтобы государство, как бы хорошо оно не было устроено, проявляло бы в определенный период времени признаки кризиса, возникшие или вследствие внутренних несовершенств, или вследствие воздействия внешней силы. Напомню, что алмаз и золото в принципе могут быть разрушены, но они созданы природой с такой силой и превосходством, что несомненно не могут быть разрушены по причинам, исходящим изнутри себя самих. Это очевидно из первых законов [законов природы]. Итак, они могут уступить внешним силам, например, вследствие длительного применения огня или хризолиновой воды они понемногу испарятся или распадутся.

(197)      Примечательно, что вплоть до настоящего времени, начиная с академиков, как греков, так и римлян, никто не показал на примере какого-либо государства власть и значительность чисел, которые относятся к типу управления государством. Это особенно примечательно, так как касается не только типа управления, но также роста, изменений и гибели государств. Позиции эпикурейцев усилились, когда они признали, что дела человеческие управляются не опрометчивостью или случаем, но величием и промыслом Всемогущего Бога.

(198)      ВДавайте кратко рассмотрим то, что было опущено другими или, возможно, намеренно не принято [ими] во внимание. Нам может быть позволено рассмотреть первое: 6 - превосходное число, воздействует на женщин, 7 - на мужчин. Очень опасны для обоих те болезни, которые приходятся на 7-й и 9-й периоды. Во всей природе эти числа имеют большую власть. Каждый 7-й год, говорил Сенека, откладывает свой отпечаток на возраст. Однако он склонен прилагать это к мужчинам. Не без удивления я заметил, что в разных случаях изменения в государствах случаются в годы, также получившиеся от произведения 7 и 9 или при возведении 7 и 9 в квадрат и при умножении [этих квадратов], или в совершенных числах и в сферических числах. Никто из тщательно рассматривавших этот предмет не сомневается в том, что смерть мужчин случается в годы, значения которых основаны на умножении на 7 или 9: 14, 18, 21, 27, 28, 35, 36, 42, 45, 49, 56. Но если год совпадает с произведением 7 на 9, то по-мнению всех древних, он является наиболее опасным. Так, Август в одном из своих писем поздравляет своих друзей с тем, что он безопасно прожил 63-й год, который он сам назвал фатальным для всех старых мужчин. Следующий - 70-й, когда Петрарка умер в свой день рождения. На 72-м умер Эпикур, который так тщательно заботился о своем здоровье. Затем следует 77-ой, которого Август достиг, а Фридрих III им закончил свою жизнь. Последний правил в течение 53 лет, первый - 56. И тот и другой умерли на 19-й день августа. Следующий - квадрат 9, который равен 81, в этом возрасте умер Платон, и это был тот же день года, когда он впервые увидел свет. Давид не выходит за пределы этого числа, когда описывает жизнь мужчины. Не многие достигают 84-го года, который складывается из 12 раз по 7. Феофраст завершил свой путь в этом возрасте, когда он умирал, то жаловался, что природа отвела ему столь краткий промежуток жизни, тогда как ворону - долгий. Также в этом возрасте умерли папы Павел III и Павел IV. Но есть и такие, которые достигли 90 лет, то есть 10 раз по 9, как Франческо Филельфо. Апостол Иоанн жил 99 лет, как свидетельствует история. Святой Иероним прожил 91 год, что составляет 13 седмиц. Более того, те самые люди, которые жили долго, чему мы имеем свидетельства в наших книгах и рукописях, почти все завершали жизнь в годы, полученные умножением через 7 или 9. Ломах жил 777 лет, Мафусаил достиг 970 (так!), Авраам - 175 (таким образом, он завершил 25 периодов по 7 лет), Иаков - 147 (то есть 21 по 7 лет), Исаак - 180 (то есть 20 периодов по 9 лет), и хотя насильственная смерть может иногда наступать вследствие заключения преступных союзов, чаще, покуда природа находится под контролем Божественной воли, она выпадает на группы чисел, образованных от 7 или 9,. Ибо, многие люди умерли на 63-м году жизни: Аристотель, Хрисипп, Боккаччио, святой Бернар, Эразм, Лютер, Меланхтон, Сильвий, Якоб Штурм, Николай Кузанский, Т. Линакер - все они были поражены болезнью. В том же возрасте был убит Цицерон. В 72 года папа Александр выпил яд. Исократ уморил себя голодом в 99 лет, когда узнал о битве при Херонее. Плиний задохнулся в 56, Цезарь был убит, Эколампадий умер от горя на 49-м году, Аттик умер вследствие воздержания от еды в 77 лет.

(199)      Теперь давайте применим подобный же способ к периодам изменений в государствах, но в этом случае мы будем прослеживать квадрат 7 или 9, или давайте умножать куб или квадрат одного на корень из другого, или будем использовать 7 как совершенное число, или, в конце концов, пытаемся включить сферические и сильные кубы внутрь великого числа. В конечном счете [мы остановимся на значениях] квадрата и куба 12, который академики называют великим числом Платона. Квадрат 7 и квадрат 9, конечно, 49 и 81, кубы - 343 и 729. Квадрат 7, умноженный на 9, дает 441, и квадрат 9, умноженный на 7 - 567. Совершенное число - 496, 6 и 29 - меньшие части совершенного числа, оставшееся от совершенного числа превышает 8100, и они слишком велики для того, чтобы использоваться в вопросе о государствах. Квадрат 12 - 144, а куб - 1728. Ни одна империя в своем существовании не превысила значение суммы этих чисел, поэтому большие числа должны быть отвергнуты. Сферических чисел, включенных в великое число, четыре - 125, 216, 625, 1296. Посредством этих нескольких чисел, в множестве которых имеются несовершенные, не квадраты, не кубы, а также числа, составленные из четных или нечетных разрядов, но не из семерок и девяток, которых в этой бесконечной последовательности относительно немного, нам позволено изучать чудесные изменения почти всех государств. Во-первых, начиная с куба 12, про который некоторые из академиков говорят, что это великое и фатальное число Платона, мы обнаружим, что монархия ассирийцев от царя Нина до Александра Великого воплощает это число в точности, по мнению самого Платона. Меланхтон, Функ и все ученые мужи следуют ему. Но мы можем пойти дальше глубже, чем от Нина, от которого Диодор, Геродот, Ктесий, Трог и Юстин начали свой отсчет, так как он первым [учредил] форму правления и основал Вавилон. Более точно было бы говорить, что существовала единая монархия ассирийцев и персов, чем будто бы существовали две различные монархии, в ином случае мы должны выделить царства халдеев, мидян, парфян из ассирийско-персидской монархии и полагать, что обитатели этих областей никогда не были подданными. Но Александр действительно создал новую монархию, когда, будучи, конечно, чужестранцем, он переселил целый народ из Европы в Азию, разбив армию Дария и в конечном итоге изменив обычаи и законы. Но это будет рассмотрено в надлежащем месте. От потопа до разрушения храма и еврейского государства Филон насчитывает 1717 лет. Иосиф дает на 200 лет больше, другие существенно меньше. Я склонен думать, как из правды истории, так и из значимости самого великого числа, что 11 лет должно быть добавлено к срокам Филона, так как результат должен быть не меньше и не больше, чем куб 12. В то же самое время египтяне освободились от царя Ассирии, скифы завоевали Малую Азию, сыновья Писистрата были изгнаны из Афин, а Тарквиний был изгнан римлянами. "Семь дней" Даниила должны рассматриваться в этом свете. Хотя среди писателей существуют великие расхождения относительно [времени] рождения Христа, еще Филон, который считается наиболее точным среди всех древних, относит это к 3993 году. Лукидий от этого года отнимает три, Иосиф прибавляет 6 по многим причинам, которые я вполне одобряю, так как получается число 3999, результат квадрата 7 и 9106, самым замечательным образом подходящий к изменениям в наиболее важных делах, которые затем последовали. По этой системе смерть Христа приходится на 4000 год от Творения. Обратимся к 70 седмицам Даниила, которые заняли 490 лет. Если мы начнем от 7 года [правления] Дария Длиннорукого, так как Ездра [именно на 7 год] был послан в Иерусалим для основания города, то 6-ой год [является последним завершенным] до времени седмиц; сумма 6 - единственного совершенного простого числа и 70 седмиц, то есть 7 раз по 70 лет (так как Писание берет день за год) образует другое совершенное число 496, которое странным образом совпадает с изменениями в управлении. Уяснив это, мы уже не будем путаться в неопределенных догадках и сможем собрать вместе примеры из консульских фаст римлян, так как не может быть ничего более надежного. От основания города до года, когда Юлий Октавиан победил Антония у Акция, был провозглашен Сенатом первым Августом и ему было предложено управление миром, прошло 729 лет, куб 9. От Августа до Августула, который был назван последним римским императором в фастах (так как он был свергнут Одоакром, королем готов), прошло 496 лет, совершенное число. От основания города до разрушения Империи число лет [содержит] квадрат 7 и [сумму 70] целых седмиц, то есть 1225. У Цензорина процитирован Варрон, как утверждающий, что он слышал Вектия, выдающегося авгура, предсказывающего, что если римское государство безопасно пройдет через 120-летний рубеж, то оно просуществует 1200 лет. Я установил именно такое же число лет от Нима до Арбака, первого царя мидян. Функ добавляет еще три года, другие меньше. Но это кажется замечательным, что не только от Августа до Августула, но также от времени, когда цари были изгнаны из города, до диктатуры Цезаря снова появляется то же число лет - 496. И не только здесь, но от Константина Великого до [года правления] Карла Великого, когда он первым [среди франкских королей] был провозглашен императором в Риме, даже Панвинием, наиболее усердным исследователем римской древности, который хотя и имел большой интерес к истории, но ничего не понимал в числах, все-таки насчитано 496 лет. От основания Альбы до ее покорения Гостилием также точно прошло 496 лет. В добавление [приведу] взятый из Саула факт: от первого царя иудеев до Завоевания было насчитано 496 лет, Генебрард прибавляет [к этому числу] 3 года и Гарц даже 10, талмудисты же [от 496] вычитают почти 100 лет, но их мнение ничем не подкреплено. От Возвращения народа и второго строительства Храма до года, когда Ирод был поставлен Сенатом на царство, прошло 496 лет; между Арбаком, первым царем мидян, и Александром Великим прошел тот же период. В самом деле, Македонское царство существовало такое же число лет от Карнея, первого царя, до смерти Александра, хотя Фара отнимает [от 496] 8 лет, другие же добавляют 12, я склонен думать, что истина посередине. Нам предстоит обнаружить еще больше доказательств изменений относительно Галльского государства, находящихся в соотношении с этим числом [496]. Оно состоит из числа Даниила, которое становится совершенным путем добавления совершенного числа 6. Далее, оно одно внутри великого числа образуется из девяток и семерок, если целое берется из обоих множителей. Это число совпадает с тем, что отмечали древние, когда говорили, что цикл империй - 500 лет. Но у них не было никакого опыта в подобных расчетах, так как число 500 неприложимо к циклам в человеческих делах или делах природы. По правде говоря, оно и не совершенное, не квадрат, не куб, не сферическое, не сложенное из 7 и 9, не произведено из корней или квадратов этих чисел. Если кто-либо довольно тщательно рассмотрит гражданские войны римлян, сецессии плебса, внутреннюю борьбу, он обнаружит, что число лет состоит из семерок, или из девяток, или из того и другого. От основания города до изгнания царей насчитывается 243 года, от изгнания до отцеубийства - 468, от изгнания до первой сецессии плебса на Священную Гору - 18 лет, до второй - 63, до третьей - 225, до мятежа Гракхов - 378, от мятежа до гражданской войны Мария - 45, следовательно, до войны Цезаря - 7, от отцеубийства до гражданской войны на Сицилии - 7, следовательно, до последней гражданской войны, Акцийской, - 7. Все эти числа образуются при использовании целых девяток и семерок или из обеих. Более того, сам город был взят через 364 года после его основания, это число очевидно создано из целых семерок. От основания города до поражения при Каннах 539 лет, которое [число] образовано из 77 взятых 7 раз. К этому времени Римская империя была почти разрушена. От поражения при Каннах до поражения при Барии 224 года. Оба числа - из целых семерок, и оба поражения произошли во второй день августа. Известно, что Лисандр сравнял с землей стены Афин на 77 год после победы при Саламине. Плутарх добавляет в жизнеописании Лисандра, что оба [эти события] произошли на шестой день месяца Munichion. И также в год нашего Спасителя 707 на 7-й год правления короля Родерика, мавры вторглись в Испанию, через 717 лет после этого они были выдворены, как мы можем прочитать у самого Тараца, испанского писателя. Что касается куба 7, также имеется много примеров. Это число было избрано Моисеем для учреждения великого праздникам. От победы иудеев над Аманом с помощью Эсфири до победы над Антиохом прошло 343 года, и та и другая победа были одержаны на 13-й день 12-го месяца, который иудеи называют Адар. По этому случаю евреи воздают этому дню великие почести. То же число лет прошло от времени, когда Август один установил контроль, до того времени, когда Константин Великий достиг господства. Царство персов от Кира до Александра продержалось 210 лет - число, которое сформировано из 30 целых семерок. Лангобарды управляли такое же число лет, хотя Павел Диакон добавляет еще три года, которые остались до убийства Дезидерия. Так же долго англичане держали Кале. Цари Сирии и Малой Азии от Нина, первого царя, до Филиппа, последнего, управляли то же число лет. От Исхода евреев из Египта до падения Храма и государства насчитывается 900 лет, число, являющееся результатом умножения 9-й на одну сотню. Это не дольше, чем от Эврисфена, первого царя спартанцев, до тирана Набиса, которого Филопомен отстранил от власти до того, как тот совершенно изменил тип управления Лаконией. Законы Ликурга были отменены 567 лет спустя после того, как они были провозглашены, и спартанцев заставили принять обычаи ахейцев. Число получилось умножением квадрата 9 на 7. Но Птолемеи от Сотера до Августа, который придал Египту форму провинции, правили 294 года, а число это состоит из целых семерок, [взятых 42 раза]. Государство евреев находилось в упадке 70 лет, то же число лет афиняне держали контроль над Грецией, как писал Аппиан. Готы от Теодориха, их первого короля, до Аттилы правили 77 лет, как писал в своих фастах Панвинио. Спартанцы 12 лет командовали всей Грецией, Аппиан здесь авторитет. Примеры [с числом 12] я завершу Александром Великим, который пришел к власти за 6 лет до смерти Дария и то же число лет правил после того, как Дарий был убит. После этого блеск его империи померк так же внезапно, как меркнет вспышка [молнии].

(200)      Но не будем ограничивать себя древней историей, давайте используем отечественные примеры и сделаем столь же тщательное сравнение хронологии Жана дю Тилле с фастами. Галлия подчинялась римлянам от окончательной победы Цезаря над галлами до времени маркоманов, когда вожди франков, полагаясь на силу своих воинов, отказались платить подать правителю Валентиниану в 441 году, число которое образованно из квадрата 7-и умноженного на 9, затем до [начала правления] Варамунда [прошло] 9 лет, до конца же его правления [прошло количество лет равное] 9, взятых три раза. Но со времени, когда он был назван герцогом, до Пипина, который как майордом узурпировал власть и сверг короля Хильдерика, [минуло] 343 года, [значение] куба 7. От убийства Сиагрия, последнего римлянина, управлявшего Галлией, до Капета, галла по происхождению, хотя немцы отрицают это, и анжуйца по рождению, который отнял власть у первых франкских королей, количество лет представляет совершенное число 496. От Варамунда до Капета прошло 567 лет, это число получается через квадрат 9 помноженный на 7. И вновь от Варамунда до Гуго Великого и от последнего до изгнания Людовика IV знатью и его пленения насчитывается 512 лет - чистый куб. От измены Карла Бурбона и пленения [короля] до Франциска и его времени прошло в квадрате дважды по 12, то есть 567 лет. То же число насчитывается от [первого] Капета до той проклятой и ужасной войны, которая недавно пролила кровь граждан. И не больше и не меньше [прошло лет] от пленения Карла, герцога Лотарингского (Капетом устраненного от законной линии наследования и заключенного в Орлеане), до другого Карла Лотарингского, который, когда он достиг королевской власти, отправил потомка Капета в Орлеан, в обоих случаях Орлеан был дьявольским предвестником для рода лотарингцев. От Карла Простоватого, которого задержали как пленника, когда он самовольно вступил в Перонну, до Людовика, последнего простак для всех, который добровольно и совершенно бездумно также удалился в Перонну и был захвачен графом Карлом, мы имеем 540 лет, число, состоящее из целых девяток. И вновь от Капета до памятного похода Карла VIII в Италию насчитывается 496 лет, полное и совершенное число. От падения королевства ломбардцев и до завоевания этой области Карлом Великим, от [завоевания лангобардов Карлом Великим] до сходного похода и покорения Ломбардии Людовиком XII насчитываем 729 лет - чистый куб 9. В это время у венецианцев не было стабильного правительства, но они получили свободу по соглашению между Никифором и Карлом Великим. И вследствие этого государство венецианцев существовало еще 729 лет, когда император Максимилиан, Людовик XII, король Фердинанд, папа Юлий II планировали разрушить это государство и когда оно было почти уничтожено; кроме того, турецкий султанат и даже сама судьба вступили в сговор со столь многочисленными и столь великими врагами. Городу, внезапно загоревшемуся от серного порошка, грозила большая беда, нескончаемые запасы золота были погружены на суда и потеряны в кораблекрушении. В самом деле, в это время венецианцы показали меру своих возможностей и мудрости. Также стоит отметить, что от Годфридом, который в знаменитой победе разбил персов и освободил Сирию от рабства, до последнего Болдуина, который был захвачен Саладином, минуло 90 лет, число, состоящее из целых девяток. Далее, 56 лет - от Болдуина до Палеологов - галлы удерживали контроль над греками; папский престол, однако, управлял там 70 лет. Каждое число состоит из целых семерок.

(201)      Однако я никогда не закончу, если буду и дальше приводить примеры, число которых действительно бесконечно. Но даже благодаря тем примерам, которые я дал для имеющих досуг [людей], через беспристрастные и точные факты истории возможно куда точнее обосновать изменения в государствах и более достоверно и ясно предвидеть то, что произойдет (хотя это известно одному Богу), чем при помощи пустяковых и ошибочных догадок Кардана. Он думает, что каждая великая империя зависит от [местоположения] звезд Гелики или Большой Медведицы. Когда она находилась вертикально над поднимающимся Римом, то принесла власть туда, затем - Византии, после чего - Галлии, теперь [эта звезда] перемещается к Германии. Эти соображения также правдивы, как правда то, что он написал о себе в своей автобиографии. Он утверждает, что никогда не лжет, и это кажется ему значительным, хотя хороший человек должен превзойти себя, как объясняет Нигидий, и признаться во лжи, зная, что повторяет неправду. Честный человек должен заботиться о том, чтобы никакая ложь не смогла укрыться от него; упоминаемый же мной автор верит, что он не лжет, когда помимо своей воли повторяет то, что ошибочно. Но что же тогда является ложью для человека, имеющего даже скромный опыт в том искусстве, которое Кардан преподает (или в котором он считает себя знатоком)? Он понимает, что эта звезда вертикально расположена над бесчисленным количеством народов и городов, но все-таки добавляет, что условием возвышения города является время совпадения зенита Солнца и [вертикального расположения] этой звезды. В одно и то же время он утверждает, что эта власть [небесных светил] распространяется на всех людей, [живущих на] одной параллели, и говорит, что возвышение возможно только в каком-то конкретном месте. Он думает, что таким образом можно обмануть наиболее осторожных. Известно, что звезда, о которой идет речь, на 54 градуса удалена от экватора и [ее движение] ограничено арктическим кругом, поэтому никакие причины не влияют на ее отклонение, которое всегда составляет 12 градусов от [небесной] вертикали над городом, из этого ясно, что она не может иметь строго вертикального положения. Давайте покажем и то, что она не только не может быть в зените, но не может вообще совпадать с Солнцем, так как необходимо, учитывать [определенные поправки] в соответствии с долготой и меридианным временем. Более того, ошибка может идти от Варрона, который, как писал Плутарх, приказал Фирмийцу, известному астрологу, установить, если возможно, день и час рождения города и его основателя. Он [Фирмиец], путем прилежного изучения звезд обнаружил, что основание города произошло на 3-й год 6-й Олимпиады, с чем согласились Дионисий и Варрон или на 11-й день до календ мая, который называется днем Палилии в месяце апреле, около 3 часов пополудни, когда Юпитер находился в созвездии Рыб, Сатурн, Венера, Марс - в Скорпионе, Солнце пересекло созвездие Тельца, а Луна была в Весах; Ромулу же шел 18-й год. Плутарх узнал это от Антимаха Лирика из Колофона. Они никогда не упоминали Большую Медведицу. В то время эта созвездие располагалось в созвездии Льва, что соответствовало 18 градусам 56 минутам, как ясно следует из таблиц Коперника и его наиболее точных расчетов законов движения. Но сегодня это созвездие - в Деве, 20 градусов 50 минут. Отсюда интересно, как это могло случиться, что созвездие стояло вертикально поднимающемуся Риму, когда 12-я часть Близнецов была в зените? С этой точки зрения 18-я часть Льва удалена на 54 градуса. Как можно говорить о даже минимальном соединении с Солнцем, которое пересекает Тельца, в то время, как последняя звезда Медведицы пересекает Льва? Она тогда удалена на 90 градусов по долготе и 45 градусов по широте от любого соединения с Солнцем. Для Кардана еще более бессмысленно говорить, что высокая звезда [Полярная звезда] была вертикально расположена над Византием, когда к нему от римлян перешло господство, так как Византий был основан до того, как был рожден Ромул, как это ясно из Полибия. Еще более абсурдно, когда он перепрыгивает от греков к следующей точке Галлии, затем - в Германию, противоположно природе направления движения и склонения этого созвездия. Подобные заключения кажутся более стоящими улыбки, чем опровержения. Почему скандинавы и ливонцы, только над местами проживания которых [расположен] не только хвост, но и вся Медведица, причем, перпендикулярно над ними, - почему они благодаря этому никогда не получали какой-либо власти, а, напротив, были совершенно беззащитны перед атаками и домогательствами их соседей? Или если перпендикулярное [расположение] звезд [над определенными местами] дает превосходство, то почему же [это не распространяется на те созвездия], которые древними названы алмазными и королевскими: Регул, Гиаду, Плеяду, Антарис? Почему же не на те 15, которые сам Кардан называет королевскими? Почему же Спика (Колос), Лира, Арктур, да на самом деле почти все планеты перпендикулярно [расположенные] над одной только Африке, не дают власть проживающим там [народам]? Более того, африканцы всегда были покоряемы легионами из Европы и Азии.

(202)      Коперник имел другую теорию, так как он решил, что все изменения империй были связаны с расположением по отношению к центру небольшого эксцентрического круга и его движением, как писали его ученики. Более того, этот небольшой круг не влияет на Солнце, которое он представлял неподвижным, но его силе подвержена Земля, которую он представлял в движении. Но ни один еще не проявлял такое отсутствие знания, как те, что считали, что любая сила, исходящая из центра небесных кругов, меньше, чем исходящая от земли, и Коперник не позаботился описать эти [явления], а последователи выдали его рассуждения за установленный факт. Вследствие того, что эти предметы являются ложными с точки зрения истории, и того, что ни движение эксцентрических кругов, ни [движение] Солнца не являются значительными для изменений империй, должно полагать, что все эти вещи зависят от бессмертного Бога. Или, если мы хотим искать причины изменений внутри любого владения во второстепенном, то можно рассуждать о свойствах хорошо известных созвездий, о которых мы писали в предыдущей главе, но Бог использует звезды как свои инструменты. Хотя древние не могли судить об этом вследствие неизученности движения небесных тел, их последователи, с другой стороны, пренебрегли этим. Ни одна система не кажется мне более простой, чем та, что основывает циклы (которые Птолемей называл "эпохами" и Альфонс "эрами", то есть "корнями" - по-испански) на числах, беря за начало возникновение каждой отдельной империи, подобно тому, как во время лихорадки мы имеем обычаи предсказывать здоровье или смерть по решающим дням, ведь если некоторые заболевают в разное время, один и тот же день может быть благоприятным для здоровья одних, тогда как для других это может означать конец (но иногда сила звезд и их гибельное влияние таковы, что независимо от дней это влияет на нескольких [человек] в один момент). Империи, как писал Полибий, борются со своими собственными болезнями, поэтому иногда они гибнут под воздействием внешних сил, а иногда конец соответствует их природе, определенной ясным рядом решающих чисел. Я не то что опровергаю написанное Аристотелем в V книге "Политики" и в конце "Метафизики" о том, что числа вообще не имеют никакого значения, [но задаюсь вопросами] почему у мужчин возможно излечение золотухи, если заболевание выпадает на возраст кратный семи? Почему ребенок, рожденный на 7-й и 9-й месяце живет, а на 8-м - никогда? Почему 7 планет и 9 сфер? Почему длина кишок в животе равна соотношению 7 к размеру роста человека? Амбуаз Паре, королевский хирург, сообщил мне этот факт. Почему 7-ой день голодовки фатален? Плиний писал, что это установлено на основании длительного опыта. Почему чудесных изменений Луны 7? Почему 7 нот? Почему соловей 7 дней и ночей безостановочно повторяет 9 мелодий песен? Об этом чуде мне сообщил Жак Бойер, президент парламента Бретани, человек доблестной природы и очень обширных знаний в свободных искусствах. Почему, в конце концов, состоящие из семи частей приливы и отливы Эврипа довели Аристотеля до безумия, как некоторые сообщают, или до падения в него вниз головой, согласно другим? Аристотель не охватил Эврипа, но Эврип охватил Аристотеля. Моисей, очень мудрый человек, и пророки помещали почти все пророчества внутрь цифр, состоящих из произведения семи. Они провозглашали праздники на 7-ой день, 7-ю неделю и 7-ой месяц. На 7-ой день земля распахивалась под пар и освобождались рабы, а но после каждого 49 года (7 раз по 7) наступал великий праздник, прощались долги и поля возвращались их прежним хозяевам. Следовательно, число 7 считается у иудеев сакральным.

(203)      Эти соображения показывают, что человеческие дела не происходят случайно или беспорядочно, как этим [открытием] гордятся эпикурейцы (!), или согласно воле безжалостного рока, как говорят стоики, но по Божественной мудрости. Даже если мудрость устраивает все предметы в восхитительном порядке, числе, гармонии и форме, тем не менее все изменяется Богом или по желанию, иногда произвольно; как Исайя писал о Иезекииле, Бог продлил его жизнь, когда тот молил его, и показал Солнце, идущее вспять. Но иногда сказано, что время спешит: в Священном писании, по причине наказания за грехи или прощения, как Павел писал о пророчестве Илии. Для испытания пусть будут воды потопов, которые смыкаются скорее по желанию Бога, чем по порядку природы и великое число может быть надлежащим образом завершено в год 1656-й от Сотворения. Если к этому числу добавить восьмую девятку, то есть 72, результатом будет куб великих 12. Но человек может понять, что Бог не связан никакими числами, никакой необходимостью, он освобожден от законов природы, не по решению Сената или народа, но только по Его собственной воле. Ибо, после того, как Он сам установил законы природы и получил власть не от кого-либо, а от себя самого, ясно, что Он должен быть свободен от Его законов и в различное время может принимать различные решения относительно одного и того же предмета.

(204)      Амброзий писал: преступления безнравственных [людей] не всегда наказываются на Земле, хотя они и считают, что в будущем не будут наказаны [за зло], и что нет воздаяния за добро, грешникам воздастся за их грехи, как бы они ни хвастали, что Бог не наказывает за жестокость. Мы же должны прийти к точному заключению о том, что хорошо и дурно в людях, как бы нас насильно не заставляли видеть то или иное в наших судьбах. Я обратился к этому в связи с некоторыми изменениями в государственном управлении с точки зрения философии, с размышлениями по этому поводу, а также в связи с тем, что мы сами по воле судьбы, которая часто меняет жизнь великих, можем переживать на себе изменения в государственном управлении. Когда Помпей бежал после поражения при Фарсальской битве, горько оплакивая падение государства, его ничто не могло успокоить кроме речи философа Секунда, который убедил его, что точный срок жизни государства был определен бессмертным Богом.

(205)      Изменения в Римской империи

(206)      Из всего разнообразия историков каждый читатель должен сделать свой собственный выбор, в соответствии со своими собственными суждениями, чтобы за краткое время отпущенной нам жизни мы могли познакомиться со множеством писателей. Если мы внимательно рассмотрим известного "Полидора" Вергилия, наиболее правдиво описывающего английские дела, хотя, конечно, его свидетельства подозрительны в отношении гельветийцев и галлов, Ренана - для Германии, Эмилия - для Франции, то мы не будем уж так сильно нуждаться в Беде, Гагуине, Гаци, Саксонце и подобных им писателях. Может быть, я не знаю природы истории, хотя были периоды величайших глупостей, но историки, жившие в то время, пытались скрывать их. Плутарх писал, что три тысячи историков рассказали о битве при Марафоне, тогда как всего тридцать писателей нынешнего времени оставили свои отчеты о событиях в Италии. Я думаю, что Гвиччардини является единственным, чей авторитет общепризнан и неоспорим, и он должен рассматриваться раньше всех остальных. Сейчас почти все европейское скопище историков копается в самых пустячных делах, хотя о многих периодах истории нет почти ничего. Это все об отборе историков. Я предполагал написать о тех [авторах], чьи беспристрастные суждения могут быть представлены на суд читателя.

(207)      Изменения в Афинском государстве

(208)      Афиняне часто подвергались различным напастям; когда Кекроп мужественно отстоял 12 городов Аттики от нападения врагов, то он, согласно свидетельствам, мог получить королевскую власть. Основанная им монархия, как принято считать, существовала за 800 лет до времен Эсхила. После смерти Эсхила, который участвовал в правлении на протяжении всей своей жизни, оптиматы присвоили себе власть магистратов со сроком действия на 10 лет, и их правление имело сходство с диктатурой, хотя в том случае, если магистрат превышал свои полномочия, срок его правления мог быть сокращен до года. Креон первым был избран магистатом на год, его власть была подобна власти тех, кого греки называли „архонт", а римляне „судья". Эта должность существовала еще до Писистрата, о его манере правления пишет Дионисий, который получил защиту и покровительство на всю свою жизнь от Алемонида и стал преемником его власти. Затем сыновья Писистата Гиппарх и Гиппий удерживали свою власть посредством силы в течение 70 лет, как свидетельствует Аристотель, пока не были убиты, другие умирали своей смертью. Народная же власть впервые была установлена Солоном, правление которого было полновластным и справедливым даже в отношении пятого сословия, которое состояло из низших слоев плебса и значительной части народа, имело права и участвовало в политической деятельности органов управления, учрежденных Солоном. Аристид был первым, кто настоял на отмене этого закона, затем Перикл заменил народную форму управления охлократией и, наконец, изъял или, точнее, лишил власти ареопаг, который не мог гарантировать безопасности и достоинства государства. После этого он перенес в среду беднейшего плебса выборы всех магистратов, консулов и изменил целиком форму управления государством. Изменения в системе наказаний и денежные пособия использовались как приманка для овладения властью. После его смерти, когда Алкивиад был изгнан и Никий со своей армией разбит, контроль вновь перешел к 400 оптиматам, хотя несколько позднее сторонники Фрасилла возвратили власть народу. Наконец, когда флот был разбит в битве при Эгоспотамах, афиняне, как и их союзники, попали под контроль спартанцев, которые повсюду утвердили аристократические формы правления вместо народных. В итоге было выбрано 30 оптиматов, которые, однако, немедленно стали вздорными тиранами. Со временем их власть была сокрушена, а сами они были убиты Фрасибулом, тогда верховная власть снова возвратилась к народу и оставалась у него до тех пор, пока Антипатр в ходе Латинской войны не передал народную власть нескольким оптиматам, чтобы те выполняли его волю. Но через 14 лет Деметрий Полиоркет изгнал Деметрия Фалерского и под предлогом освобождения народа установил тиранию. Но и он вскоре был пленен своими врагами, тогда афиняне вновь обрели свободу, которой пользовались до времен Суллы. Этот человек осадил город, потому что был союзником Митридата. Он захватил его, будучи грозно настроенным, и встретил, как на улицах, так и в домах, столь ожесточенное сопротивление его жителей, что реки крови, говорят, заполнили весь город. Потом афиняне с необыкновенным изяществом, как написал Поиний, вернули себе потерянное, но попали в рабство похоти тиранов и магистратов и ни в чем не имели свободы, им принадлежала лишь их собственная тень. Верно подметил Аппиан, что афиняне держали контроль над Грецией 70 лет, хотя Демосфен в третьей книге "Олинфяне" написал, что они держали лидерство только 45 лет.

(209)      Изменения в Спартанском государстве

(210)      Спартанское государство имело направленность своего движения от королевской власти (которая держалась около 300 лет, от Эврисфена до Ликурга) к тирании, после того как Лигург на очень непродолжительный срок установил народную власть, как свидетельствует Плутарх и как мы отмечали раньше. Через 24 года Теопомпий и Полидор прочно установили правление оптиматов, и при этой форме правление Спартанское государство процветало на протяжении 576 лет до времени тирана Набиса, через которого владениями Спарты управляли ахейцы от имени Филопемена. Трудности жизни, связанные с системой Ликурга, привели спартанцев под управление ахейцев. В дальнейшем они оба (Набис и Филопемен) каждый в свое время были разгромлены римлянами и оба уступили власти Рима.

(211)      Доподлинно известно, что человек, вырабатывающий метод, не может вникать во все детали; так как задачей его является обобщение, то он не может показывать на пальцах, как происходили события. Но от всеобщего мы можем обратиться к источникам и рассмотреть менее известные государства, такие, как Фивы, Коринф, Мессения, Сицилийское государство, Сикион, государство аргивян, критян, Коркира, проследив изменения, которые ясно описал Павсаний, это будет полезно для тех, кто хочет исследовать их более полно. Сейчас для того, чтобы сделать материал ясным, мы должны показать незатейливые превратности общественных дел в Италии.

(212)      Изменения в Западной империи

(213)      После того, как были разгромлены ломбардцы, к королевству галлов была присоединена часть Италии, другие ее земли вошли в состав Германии, Саксонии, Паннонии и значительная их часть - Испании. Карлу, старшему, была отдана Франция, Лотарингскому досталась главная часть империи, Италия и та часть, которая потом стала называться Лотарингией, Пипину - Аквитания, Людовику - Германия. Раздел был произведен таким образом, что ни один не находился в зависимости от другого. Потом в результате различных войн Германия и Италия стали считаться одной областью, и так было до тех пор, пока род Карла Великого не пресекся, тогда князья Германии стали выбирать королей всеобщим одобрением. Управление Италией и Швецией осуществлялось через королевских легатов и викариев, Германией короли управляли сами, но со временем они выродились в тиранов. Немцы, избавленные от рабской зависимости, выбрали аристократическую форму правления, гельветийцы имели народное правление, итальянцы ссорами пап и императоров были разделены на партии гибеллинов и гвельфов, некоторые выбрали в правители королей, другие - тиранов, отбор которых велся как среди ставленников пап, так и среди наследников императоров, остальные покровительствовали народным и аристократическим режимам. Папа Урбан отдал Галлии королевства Неаполь и Сицилию, тогда Людовик преподнес города как подарок римской церкви, ее иерархам. Другие, узмученные иноземным засилием, предпочли подчиниться власти сильного внутреннего авторитета, поэтому последовали попытки семьи из Анжера захватить Милан и большую часть Ломбардии, Делла Скала получил Верону, Буонакольси - Мантую, когда же они были выбиты родом герцога Гонзага, то в Болонии обосновались Бентиволио, в Фиенце - Манфреди, в Римини - Малатеста, в Перуджи - Балиони, в Модене - Д'Эсте, в Урбино - Монтефельтро и в Милане - Сфорциа. Папы получили Пицентийскую провинцию, Умбрию, Эмилию, Латинскую область и большую часть Этрурии. Между тем венецианцы, которым даровал свободу Карл Великий, отвоевали у других сначала Истрию, затем Либурнию (я не считаю островов), потом постепенно - Падую, Верону, Бергамо и Равенну. Флорентийцы добились своего освобождения от германцев, подчинив пизанцев, Ареццо и население других соседних городов. Жители Лукки, сиенцы, генуэзцы добились независимости в этот же период. Многие города, изменявшие свои формы правления от монархий до тираний или правления оптиматов, были разделены политическими границами. В них вновь и вновь вспыхивали разногласия, заканчивающиеся установлением народного правления или полной анархией. Ни одна часть мира не знала столько изменений в формах правления.

(214)      Наконец все государства, сведения о которых дошли до нас в каких-либо описаниях, снова стали монархиями, исключая венецианцев, жителей Лукки, генуэзцев, рагузан, гельветов и германцев. Раньше мы уже говорили о венецианцах и германцах. Позвольте нам теперь кратко охарактеризовать формы правления и изменения в них у других народов.

(215)      Форма государственности и изменения в правлении гельветов

(216)      Гельветы долгое время находились под ярмом власти императорских наследников, священников и Габсбургов, которые позднее стали герцогами Австрийскими. В 1315 году они установили правление, близкое к тирании. Сначала им подчинилась Швеиц и Унтервальден, потом - Люцерн, Цюрих, Берн, а затем им покорился даже Базель. И хотя союз не был столь силен, позднее к нему все-таки присоединились жители Тикина, валансийцы, ретианцы, население Зиттена, Сант-Галля, Мюльхаузена и Роттвайльда, наконец, женевцы. Эти города, как мы уже указывали, были разделены политическими границами, хотя все имели народный тип управления. Из множества названных кантонов пять малых кантонов, однако, имели необычную форму правления, даже более народную, чем в Берне, Цюрихе, Базеле и тех городах, что освободились от власти германцев. Они действительно голосовали старым добрым методом, поднятием руки, для чего народ собирался в одном месте, в одно время. Ежегодные выборы магистратов являются всеобщими, иногда по воле народа, когда избранный хорошо выполняет свою службу, ее срок продлевается на два-три года. Множество кантонов имеют одного высшего магистрата, который называется просто "человек". К государственной службе привлекаются канцлер, казначей, а также сборщик налогов и 12 консулов. Эти 15 человек вместе берут на себя заботу обо всем гражданском и военном управлении. Более того, провинциальные служащие, магистраты и магистраты муниципалитетов имеют право обращаться с апелляциями именно к этим 15 лицам. Жители Берна выбирают высшего магистрата, население Базеля и почти все остальные выбирают бургомистров, исключение здесь представляет Женева, где принято выбирать человека, которому вручается исключительная власть синдика. Многие люди думают, что базельцы, чья власть охватывает обширную территорию (они имеют около 40 городов), так же как и народ Базеля, Цюриха, Женевы и тех городов, которые освободились от власти германцев, или 400 других городов, подчиняются Совету государства. Но это ошибочное мнение, декреты, особенно если они касаются вопросов управления, вступают в силу только после того, как народ их утвердит. Утверждение производится на специально созванных собраниях коллегий и корпораций ремесленников, которые имеют общее название schaffae, там же избирают человека, который их возглавляет. Затем синдик и трибун каждого совета передают решения народа большому Совету. Почти везде имеется три консула, в Базеле - даже четыре, потому что там главным считается защита государства. Поскольку консулы держат под контролем все дела, то ничто не может быть более трагичным для народа, чем бесправие консула или неспособность более высокого консула решать дела за нижестоящего консула. И в наши дни народные законы имеют там наибольшую силу, согласно народному решению, они не могут быть изменены и не могут быть безнаказанно нарушены.

(217)      Аристотель описал пять видов королевского правления, и из этого ясно - ничто не является более опасным, чем желание народа иметь высшую власть над законом и его нежелание уважать закон, как написал Ксенофонт об афинянах. На наш взгляд, ничто не может быть более правильным и похвальным, чем то, что невоспитанный плебс ограничивается рамками законодательных актов. Поэтому неудивительно, что швейцарцы в течение 240 лет поражали всех своими делами. Народная власть у них сохранялась благодаря двум удачным инструментам - справедливым законам и частотой общественных собраний. Нобилии, которые неоднократно опрокидывали народное государство мегарийцев, римлян, флорентийцев, сиенцев, генуэзцев, почти отсутствовали среди гельветов, а если и встречались, то долгое время избегали гнева плебса, а поскольку они были относительно немногочисленными, то часто отрекались от знатности и смешивались с полновластным плебсом. В значительной степени они не достигали высших служебных постов, которыми пользовались мясники и сапожники. Таким образом, не только угроза ссор и нарастающая злоба сдерживали банкиров, число которых было значительно в гильдиях, но вдобавок и объединение в союзы горожан, почти не верящих в существование доброй воли в государстве, хотя действия на основе доброй воли являются целью всех человеческих законов. Когда бернцы, жители Цюриха и Базеля изменили свою религию, то потребовали и отмены этих собраний, но не добились последнего. Жители Женевы, которые являются менее демократичными, не утвердили у себя подобных обычаев. Они не устраивают общих пирушек, исключая священные трапезы, которые проводят каждые три месяца. Действительно, они полагают, что обилие бутылок, выпитых швейцарцами, враждебно не только частным или общественным делам, но - и добродетели, и вере. И те и другие имеют реальные причины, побуждающие их следовать своему мнению, они не воспринимают авторитеты и примеры великих людей. Гельветы живут без ссор и разногласий, в то время как женевцы заняты тайными интригами с целью назначения на службу, при этом ими движет страх, а не любовь. Однако ничто, созданное страхом, не может быть продолжительным и прочным. В качестве доказательства мы приведем тот мощный заговор, который несколько лет назад чуть не сокрушил государство. Может быть, мягкость горожан, неэффективность иноземной власти потворствовали возможности организовать заговор. У женевцев есть похвальная традиция - они верят, что ничто в мире не способствует так процветанию государства, сила которого не в богатстве или величии империи, но - в добродетели и превосходстве, как контроль духовенства. Лишь нечто величайшее и более близкое к священному пригодно для сдерживания человеческих грехов и пороков, которые не могут быть исправлены ни человеческими законами, ни судом. На самом деле, в принуждении через совесть используются пример и власть Христа: сначала принуждение применяется открыто, потом воздействие становится менее заметным и, наконец, если вы все-таки не повинуетесь, то можете быть отлучены от церкви, после чего следует наказание через суд. Сенека считает смехотворным принуждение к добру через закон, нечто подобное можно сказать о многих вещах, в отношении которых никогда не может быть применен закон. Порядок в этом городе поддерживается без применения силы и без шума, поскольку поручено это тем лицам, которые заслуживают высших похвал своими собственными добродетелями, поэтому в этом городе нет ни наказаний, ни пьяниц, ни нищих, ни бездельников.

(218)      Формы государственности и изменения в правлении генуэзцев

(219)      Генуэзцы были известны благодаря своей власти на морях и славе их дел, еще до того, как они почти победили венецианцев и стали контролировать их владения и даже их собственный город. И даже когда они были разбиты венецианцами, они приняли капитуляцию добровольно, подчинившись сначала Карлу VI, королю Галлии, а затем правителям герцогам Миланским. В те времена, когда вследствие заговоров государство было разделено, плебс, подняв смуту в армии, изгнал всех патрициев. Было выбрано 8 трибунов плебса. Они разогнали французский горнизон, штурмом отбили назад цитадель и сами выбрали дожа. Позднее Людовик XII казнил его, захватив город и жестоко наказав граждан. Но когда Ломбардия подчинилась императору Карлу V, то Андре Дори ради Карла покинул Галлию и, подобно Арату или Ликургу, создал государство, свободное от всех ужасов войны и тирании и имеющее лучшие законы и институты. Правительство, которое раньше было народным, а еще раньше - плебейским, он переменил на аристократическое, где власть основывалась на древности рода, богатстве и великолепии. Он выделил 28 семей, стерев имена тех заговорщиков, которые раскалывали государство. В подкрепление этому он издал закон, согласно которому каждые десять лет оптиматы должны были выбираться плебсом, причем непременно из тех, кто отличается своим добродетельным образом жизни и богатством. Но этот закон, как я узнал от генуэзцев, устарел, и число допущенных к власти возросло. Коллегия оптиматов расширена за счет 400 граждан, которые осуществляют верховную власть, потому что оптиматы, общей численностью 1200 человек, управляют по очереди. Общее число горожан составляет около 80 000 человек, хотя этого точно я не могу утверждать. Затем, оптиматы были наделены суверенитетом, то есть правом издавать законы, объявлять войну и мир, правом высшего помилования, правом выбора всех магистратов, особенно, Сената, срок пребывания в котором ограничивался одним годом.

(220)      Власть дожа, которая раньше давалась пожизненно, теперь ограничивается двумя годами, и число его охраны увеличено за счет 500 германских наемников. За дожем закреплено единоличное право созывать оптиматов и Сенат. Когда истекает срок его полномочий, то он может продолжать свою службу в качестве прокуратора (они имеют высший авторитет в выборном совете государства), далее как синдик он может принести клятву в своей честности и неподкупности. Я пропущу действительно сложную систему выборов дожа, заметив только, что система выборов такова, что никто, кроме тех, кто обладает высшей честностью и знатностью рода, не мог быть выбран на этот пост (хотя формально по старым законам на эту должность должны были избираться только плебеи, но это уже давно не выполняется). К этому человеку на полгода прибавляется еще восемь человек, которые наделены той же властью, что и Совет семи среди венецианцев, и пять синдиков, имеющих такой же авторитет, как и Совет десяти среди венецианцев. Они берут на себя всю заботу о государстве.

(221)      Следующим является магистрат, которого они называют "подеста", осуществляющий верховную юрисдикцию. Этот человек обычно избирается из числа тех, кто приглашен из других государств, он должен иметь трех помощников для подходящей замены. Чрезвычайно важные дела он имеет право передать на рассмотрение Сената. Вдобавок есть семь человек, которые исполняют свои обязанности три месяца и которых называют экстраординарными, потому что они имеют право назначения опекунов. Более того, для рассмотрения гражданских дел имеется пять человек, тоже из числа иноземцев, срок службы которых ограничивается двумя годами. Они повсеместно известны как "рота", наконец, имеются цензоры, которые контролируют старшин гильдий, чтобы те не допускали злоупотреблений в ремесле и торговле, следили за мерами и весами. Военачальники - 40 капитанов - переизбираются из года в год и, конечно, выбирают одного главнокомандующего. Охрана казны передается банку Святого Георгия, что особенно приветствуется сотней человек и восемью банкирами, хотя замечательное богатство и доблесть города зиждутся на традиции взимания платы с общественных владений и ломбардов.

(222)      Форма правления жителей Лукки

(223)      Правление в Лукке также находится в руках оптиматов. Хотя 34 000 человек не так давно были объединены под властью этого города, 2000 из них осуществляют правление. Ежегодно избираемые коллегии, однако, состоят из шести оптиматов, и высшая власть в государстве находится в их руках. Десять человек с властными полномочиями на трехлетний период отбираются выборщиками, которых принято называть "раздражителями" и главным преступлением которых является оставить город [без своего попечительства]. Они также выбирают Сенат из восемнадцати человек, а те вместе с децемвирами держат совет о делах государства. Следующие, низшие должностные лица заботятся о работе трех человек - судьи и двух асессоров, все они иностранцы. Один из помощников возглавляет службу общественных наказаний, другой разбирает частные дела. Кроме того, девять судей, тоже из иностранцев, а значит, способные судить непредвзято, ведут судебные дела торговцев. Затем идут комиссары земель, казны и продовольствия. Кроме того, восемь человек осуществляют контроль над иноземцами. Наконец, имеется шесть казначеев и такое же количество капитанов армии. Но никто не является более уважаемым, чем цензоры, полномочия которых позволяют наказывать трехлетней ссылкой людей безнравственных, равно как и прощать провинившихся, которых часто прощают, согласно решению великого консула. На даже жители Лукки и Генуи не являются полностью свободными, потому что их свобода оплачивается данью королю Испании. Генуэзцы, формально сохраняя владение над многими островами, тем не менее платят туркам 30 000 золотых крон, венецианцы платят - 12 000, рагузанцы - 13 000, что позволяет им быть свободными от поборов и налогов. Но постепенно острова, за исключением лишь нескольких, попадали под власть турок.

(224)      Государство рагузан

(225)      Правительство рагузан всегда состояло из оптиматов. Коллегии нобилиев формировались из представителей 24 древнейших родов. Но, как и у венецианцев, все избранные служат один и тот же срок. Сенат из 60 человек избирается ими, следующими по значимости являются десять человек, на которых распространяется власть ректора как главы города-государства. Затем следуют пять человек, имеющих почти такую же власть, как Совет десяти у венецианцев, затем шесть человек консульского ранга, судей, разбирающих гражданские дела, пять человек для разбора уголовных дел, от которых прошения подаются в курию, состоящую из тридцати человек. Имеется шесть человек для службы в ночное время. Другие назначенные не имеют власти командовать, подобно триумвирату, которому поручено заботиться о сокровищнице, среди них четыре квестора, два директора монетного двора, комиссионеры города и, наконец, капитан цитадели, который меняется на посту ежедневно. Только однажды, как и в случае с афинянами, глава Сената использовал ключи от цитадели и сокровищницы. В своей системе управления они имеют много общего с венецианцами, но есть и значительные различия, например то, что в целях сохранения власти они заручаются поддержкой военной охраны из паннонийцев, подобно тому, как генуэзцы набирают охрану из швейцарцев и германцев. Но из всех государств, которые сейчас существуют, еще ни одно не производило так много изменений в государственном строе, как республика Флоренция, причем за столь короткий срок - с 331 года.

(226)      Мне кажется очень полезным рассказать кратко то, что я узнал как от самих флорентийцев, так и от их историка Поджио; я обращался также к трудам Макиавелли, Антонини и Гвиччардини. На примере истории этого государства мы сможем составить более точное и правдивое мнение о самой лучшей форме правления.

(227)      Форма правления и изменения во Флорентийском государстве

(228)      В тот период, когда папы и императоры погрязли в ссорах за контроль над Италией, флорентийцы в 1215 г. предпочли свой путь к свободе и на собрании народа выбрали 15 магистратов, которых назвали "сеньоры", а также еще двух судей: одного местного, другого - чужеземца, сроком на один год. Но едва они передали этой группе власть, вдруг внезапно вспыхнули разногласия, вследствие чего власть у вновь избранных должностных лиц была отобрана, и флорентийцы выбрали тридцать шесть человек, которых назвали "реформаторами", для утверждения правительства. Были созданы гильдии ремесленников, а их магистраты выбирались подобно трибунам. Это происходило в тот период, когда наиболее могущественные люди покровительствовали партии гибеллинов. Дальше управляли гибеллины и граждане выбирали двенадцать человек, которых называли "добрыми людьми", полагая, что если изменить название, то также изменятся и традиции. Затем они избрали 80 сенаторов в состав государственного совета, но право вершить дела всего государства они предоставили 180 оптиматам, которые имели высшую власть над судом и законом. Флорентийцы находились под этим видом правления почти тридцать лет. Позднее эта форма правления выродилась в олигархию, а нобилии стали вздорными, и тогда право принятия решений снова перешло к народу. Затем, избрав триумвиров, которых они назвали "priori", во главе со знаменосцем, которому было даровано право преторианской защиты государства, вдобавок они создали ополчение из горожан и сельских жителей, чтобы не быть сломленными врагами. Пока главный знаменосец выбирался из народной среды, он предостерегал нобилиев от погони за почестями и борьбы за должности. Потом среди нобилиев возникли серьезные разногласия и народ был разделен принадлежностью к разным партиям, в результате общество в течение длительного времени раздиралось гражданскими мятежами. Однако общим согласием они решили обратиться к папе римскому с просьбой поставить над ними человека королевского рода, которому все стали бы повиноваться. Откликнувшись на эту просьбу, он послал во Флоренцию Карла Валуа, короля Сицилии, который в это время был в Риме. Карл быстро подавил смуту и обратился к изгнанникам и тем, кто был вынужден уехать под давлением обстоятельств гражданской войны, с просьбой возвратиться. Но, призванный своим собственным народом, он оставил город, еще не полностью успокоившийся. После чего последовали даже более серьезные, чем это было раньше, смуты и кровопролития, захватившие даже жителей Лукки и втянувшие их в бедствия их соседей, многие бросились вон из города и скрывались до тех пор, пока не улеглись беспорядки. Но покоя так и не настало до той поры, пока внутренние распри не были подавлены внешней войной.

(229)      Поэтому в 1304 г. они изменили форму правления: вместо одного знаменосца они ввели трех, которых стали называть "priori" , наделив их большой, почти диктаторской, властью. На общем собрании всех граждан была утверждена система выборов, которую используют и сейчас; они выдвигают определенных граждан, которые подходят для несения службы и почестей, затем бросают записки с их именами в небольшие ящики или в сумки, так что год за годом имена избранных определяются большинством. Этот одобренный список меняется каждые десять лет, иногда - чаще. Большинством голосов они выбирают десять человек, которые возглавляют государство в течение двух месяцев вместе со знаменосцами, срок службы которых составляет один год. На общем совете они выбирали Сенат из 250 человек: часть - из народа, часть - из нобилиев. Коллегия оптиматов состояла из 300 граждан. Но даже с этой формой управления флорентийцы не смогли прожить достаточно долго из-за гражданских разногласий и „внутренних болезней". Поэтому общим согласием они пригласили герцога Афинского, позже он как констебль потерпел поражение и был убит англичанами в битве при Пуатье. Ему предоставлялась годовая власть, но плебс, проявивший упорство, приказал ему быть пожизненным правителем. Он назначил потом еще 300 человек от себя для сохранения контроля над правительством. Держался он крайне надменно, что немало способствовало тому, что он сохранял правление всего в течение десяти месяцев. Он был изгнан жителями города, причем единодушно, за этим начались преследования и убийства его сторонников. Снова был учрежден знаменосец и восемь человек, все они были из трибунов народа или старшин гильдий. Были восстановлены в своих правах нобилии, с сохранением всех почестей. Затем полновластная группировка нобилиев начала притеснять народ и плебс. Низший класс, равно как и более ответственные люди, жаловались, что хотя они и разрушили тиранию одного человека, но теперь меньшинство захватило контроль над всем государством. Разногласия приобрели такой размах, что нобилии были большей частью убиты; кто уцелел, был отправлен в ссылку. Другие сдались народу, и им навсегда был запрещен доступ к почестям и власти.

(230)      Затем с утверждением в 1354 г. строгого народного управления, когда нобилии уже не могли быть причиной разногласий, народ начал бороться за власть между собой, то Буондельмонте боролся с Уберти, то с Донати и Черки - все патриции. Они своей борьбой подрывали государство, и так длилось до тех пор, пока патриции не были изгнаны народной партией. Вслед за этим люди из народа, восстановили группировки гвельфов и гибеллинов. И снова последовали кровопролития и ссылки. Все это длилось до тех пор, пока ремесленный люд не собрался в народное ополчение и пока не был разгромлен и опустошен дом каждого богача. Народная власть таким образом была уничтожена, и установилась охлократия мятежного плебса или в какой-то степени анархия. В течение трех лет разбойники, воры и убийцы хозяйничали в городе и его пригородах. Настойчиво и свирепо бунтующий плебс безжалостно боролся в гражданской войне против самого себя, оставшись без всякого контроля. Наконец все утомились и пресытились, после чего было объявлено всеобщее прощение и в соответствии со старой системой были выбраны магистраты и двадцать лет общество обходилось без гражданских войн. В течение этого времени люди не боролись за правительственные посты, но брались строить то, что было необходимо, и правили справедливо. Но все-таки люди по-разному относились к воцарившемуся покою и тем, кто его обеспечивал. Поэтому нашлись причины, по которым сочли возможным осудить Козимо Медичи, которого называли "отцом страны". Но позднее этот человек все-таки был отозван из ссылки под угрозой гражданской войны и большую часть его врагов выдворили за пределы государства.

(231)      За это время семья Медичи приобрела высшую власть в государстве, однако она управляла без полного суверенитета до тех пор, пока не привлекла на свою сторону мудрых и умелых людей, с помощью которых магистраты и все государство полностью подчинилось Медичи. Но потом, когда Козимо, который держал в руках кормило власти, умер, общество снова вступило в полосу убийств и беспорядков, и так продолжалось до тех пор, пока бунтовщики не были подавлены и Медичи вновь не возвратили свой авторитет. Они удерживали его почти тридцать лет, хотя пацци, пойдя на измену, организовали заговор и убили Джулиано Медичи, серьезно ранив при этом его брата Лоренцо. В результате предводители заговорщиков были казнены или отправлены в ссылку. Однако бунтовщики не смирились и обратились к папе Сиксту и Альфонсо с просьбой снарядить армию с целью подавления враждебных отечеству сил, так как сосланные не могли претендовать на власть. Наконец, когда государство после серьезной войны успокоилось, утвердили Сенат из семидесяти человек, который руководил Советами общественных дел до Пьеро Медичи, после смерти его брата. Его не удовлетворяли властные полномочия, которые он имел, и он предпринял попытку сделать себя королем. Из-за этого произошло восстание, куда более грандиозное, чем все предыдущие. Восстание длилось до тех пор, пока наиболее полновластные граждане не выбрали человека для управления городом. В конце концов произошло то, что в 1494 г. плебс снова пришел в беспорядочное движение, подобно стаду без пастуха, боящемуся и людей, и диких зверей. Так написал Макиавелли. Наконец народ неохотно пошел на созыв Сената, который долгое время занимался перебранками по поводу выбора формы правления, в результате большинство предпочло правление оптиматов, другая, и тоже немалая, часть - народа. Затем под влиянием выступлений перед беспорядочной толпой Савонаролы и Содерини была выбрана народная форма управления с условием, что высший судья в государстве, который назывался "гонфалоньером", будет получать службу пожизненно и что впредь никто не будет будоражить народ (отбросы плебса исключались) призывами и молитвами, специально оговаривалось, что не будет никаких отступлений от законов, решений магистратов и что будет исключена трата общественных денег. Некоторое время спустя угнетенные властью Содерини, а позднее Валори, флорентийцы снова восстали и силой оружия поставили вполне полновластное правительство под контроль, убив самого Валори, хотя он и был магистратом и высшим должностным лицом. Его убили в тот момент, когда он попытался удержать толпу обращением к народу. В 1512 г. флорентийцы снова ввели высшую судебную должность сроком на один год и выбрали в Сенат 80 человек, со сроком полномочий шесть месяцев. Позднее папа Лев из рода Медичи, притворившись, что хочет восстановить ту форму власти, которая существовала до 1494 г., передал народную власть пятидесяти лицам, известным как бальи, дав им пожизненную службу, затем он разрушил систему народовластия. Однако, когда папа Климент, тоже из рода Медичи, был пленен, то система правления возвратилась к своей прежней форме. Наконец власть над флорентийцами, ненадежно находящаяся в руках одного человека, силой армий императора Карла была передана Александру Медичи, охраняемому войсками. Подражая Клеарху, тирану Гераклеи, Медичи истребил, объявил вне закона и выслал из города всех наиболее полновластных вождей и своих личных врагов. В свою очередь он был убит Лоренцо Медичи и наследником власти стал Козимо, который с невероятным талантом избежал повторения заговоров. Величайший изъян этого государства заключается в том, что народную власть предпочли власти оптиматов, а также в том, что контроль за всем государством был предоставлен знаменосцам и восмидесяти лицам, избираемым на службу каждые два месяца. Сенат не имел какой-либо власти, ибо он функционировал лишь в кризисные моменты, а затем становился почти безвластным. Все это было подобно телу, лишенному головы. Для безопасности государства сохранялся Сенат. Шестнадцать человек - старшины гильдий и ремесленников, - подобно трибунам плебса, непосредственно противостояли большим магистратам таким образом, что это можно было бы рассматривать как угрозу привести страну в вечное движение смуты. Наконец они допустили к почестям большинство, как представителей плебса, так и тех, кто был рожден в городе от родителей-иностранцев. В результате этого правительство стало более народным.

(232)      Но позвольте нам от рассмотрения стран чужеземных перейти к своей собственной стране.

(233)      Формы правления и изменения в них в Галльском королевстве

(234)      Прежде всего отметим, что наши предки долгое время процветали при королях, как об этом свидетельствуют Цезарь в книге VI и Ливий в книге V. В те времена они завоевали почти всю Европу и Среднюю Азию силой собственных армий. Образовали четыре провинции, основали многочисленные города и даже сохранили исконные названия завоеванных земель кельтов и галлов. Отсюда - Кельтиберия, Кельтоскифия, Португалия, Галлатия, Галлия Трансильванская, Галлия Британская. Однако первенство в названиях многих регионов присвоили себе бойи и гельветы, которых Тацит называет галлами. Но я пропускаю рассуждения об этом предмете, потому что это уже описано другими.

(235)      Форма управления массалийцев

(236)      Однако когда короли управляют вяло, то оптиматы берут над ними верх. Это видно на примере жителей Массалии, которые управляли землями от Фокеи до Кельтского побережья и во главе государства которых стояло 600 оптиматов. Из их числа каждый год выбирались пятнадцать магистратов, из которых три высших ведущих лица имели верховную власть, как свидетельствует Страбон. Следуя их примеру, многие народы разделили все население на три категории, что соответствует природе и находится в гармонии с формой сочетания разума, гнева и вожделения. При этом жрецы были освобождены от воинской повинности, они были также свободны от всех налогов, как писал Цезарь. Они контролировали гражданскую власть, религиозные дела, законы и выносили окончательное решение по апелляциям. Рыцари вместе с вассалами и охраной брали на себя заботу о военных делах; их командование обеспечивало суверенитет всего государства. Но говорят, что мудрость жрецов была общепризнанной, а их могущество и сила власти столь неоспоримы, что когда они проводили ежегодные собрания, то принуждали всех лидеров государства выполнять свои решения, принимать эдикты без применения физической силы. Каждый при этом выполнял свою задачу, повинуясь исключительно религиозному страху, а отлучение от церкви использовалось как самое действенное из всех наказаний. Из этого мы можем понять, насколько велико было благоговение перед древней религией, как свидетельствует Цезарь. Где существует страх перед священной волей, там должны процветать благочестие, справедливость и всевозможные добродетели. Я не касаюсь здесь весьма возвышенного знания небесных и природных вещей, что единодушно признается за ними всеми писателями. Но я касаюсь только государственности.

(237)      Если из факта, что среди кельтов существовали две наиболее полновластных племени эдуев и арверн, делается вывод, что их государство было аристократией, то давайте помнить о том, что в некоторых бельгийских городах использовали собрания оптиматов и ограничивались ими в управлении и в принятии законов, хотя не было недостатка в вождях кланов. Более того, почти все города имели свою аристократию, это более свойственно и городам Германии, которые ограничивались законами государства. Если кто-либо пытался утвердить тиранию, то традиционным наказанием за это являлось принудительное самосожжение. Обвиненный в попытке установления тирании Оргеториг избежал этого наказания, но все-таки совершил самоубийство, как сам Цезарь пишет об этом. Конечно, каждый человек управлял своей семьей и имел право распоряжаться жизнью не только рабов, но также и своей жены и детей, как свидетельствовал сам Цезарь. Юстиниан вдобавок ко всем другим своим ошибкам заблуждался, утверждая в главе об отцовской власти, что ни один народ не имел над своими сыновьями такой власти, какую имели римляне, однако из Аристотеля и Моисеева Закона видно, что эта традиция является общей и для персов, и для еудеев. Древние понимали, что любовь родителей к своим детям, сыновьям, была так велика, что, даже если они очень хотели злоупотребить своей властью, не могли сделать этого. Более того, ничто не может быть более прочной основой добродетели и благодарности детей родителям, чем эта патриархальная власть. Но то, что отдельные города имели аристократическую форму управления, можно вывести из факта, что плебс имел доступ к почестям и к участию в советах и что высший магистрат каждый год выбирался без большого соперничества. Когда Цезарь узнал об этом от местных жителей, то он сказал: "Стало семейной традицией сеять раздор в Галлии. Старой традицией является и то, что плебс в распрях ищет защиты от несправедливости у правителей. В наше время плебс стал более презираемым, и, действительно, эта группа воспринимается как недалеко отстоящая от рабов, и сейчас она исключена из всех общественных советов." Это свидетельство Цезаря подобно разглашению секрета древней империи, но меня удивляет его мнение о том, что те группировки, которые разрушают государственность, делают это благодаря слепому возмущению плебса. Конечно, я признаю, что аристократический совет - инструмент нужный и справедливый, потому что в него могут быть выбраны магистратами люди, имеющие различные мнения, хоть они и грабят общественное богатство подобно тому, как домашняя прислуга, нанятая, чтобы служить, всегда готова разграбить хозяйское добро. Но взаимная ненависть и наличие взаимоисключающих интересов вынуждают их разоблачать свои собственные преступления. Таким образом, и плебс получает своеобразную защиту от злоупотреблений магистратов, когда те ссорятся между собой. С другой стороны, вражда среди правящих группировок не может не оборачиваться страданием для народа, для плебса. За любую несправедливость правителей, как сказал поэт, ахейцы платят штраф. Если появится правитель, имеющий выдающуюся власть, который сможет лишить противников всяческого покровительства, если он захочет защитить одних от опасности, исходящей от других, то он должен остерегаться, что спровоцирует выступление, подобное выступлению ланкастерской партии против Йорков, последними, как мы знаем, этот правитель был низвергнут и убит в тюрьме. Но я не хочу опротестовывать мнение Цезаря, я только утверждаю, что падение каждого государства неизбежно берет свое начало в ссорах правителей. Это настолько очевидно для всех, что не нуждается в примерах. Цезарь оставил такое свидетельство о наших предках: правители из эдилов повергли в руины государство, тогда одни призвали войска из Германии, а другие обратились к римским воинам. Наконец страна, сломленная длительной войной с Цезарем, сдалась римлянам, но при условии, что большая часть городов сохранит свою собственную систему правосудия и свободу, как написал Помпей в VII книге. Четыреста лет спустя, когда римляне, кельты и венгры захватили всю Галлию, то утвердили там нашу форму королевской власти, когда больше ценится воинская доблесть, чем заслуги в гражданских делах. Но с военной точки зрения это действительно было свидетельством того, что Галлия под руководством Карла Великого захватила большую часть Германии, Паннонию, Саксонию, Италию, часть Испании, распространив свою власть до границ самой Галлии. Они правили в течение 80-и лет, в этот период Сирия и Кипр освободились от наиболее жестокого рабства и разрушили государство ломбардцев. Они отдали римским папам добрую часть Италии как подарок, а венецианцам уступили Крит и Пелопоннес, когда вторглись в государство греков, над которым держали контроль в течение 50-и лет. Эти факты, конечно, являются доказательством большой военной доблести.

(238)      Но что касается гражданской стороны дела, то вряд ли найдется много доказательств того, что иностранные короли и принцы, от окраин Германии до Италии и островов Испании, стояли бы благодарной толпой перед парламентом Галлии, как если бы это был священный престол Справедливости. Например, в 1244 г. император Фридрих II затеял с парламентом Галлии спор, который до этого он вел с Иннокентием IV о Неаполитанском королевстве. В 1312 г. граф Нимур возбудил в парламенте дело против Карла Валуа из-за графства Намур, не дожидаясь распространения его власти в этих землях, и поразил его в суде. В 1320 г. Филипп, герцог Тарентский, также выиграл свое дело против герцога Бургундского в парламенте, когда речь шла о расходах и убытках при возвращении земель греков. Кроме того, в другом суде этот человек был оштрафован. В 1342 г. по обоюдному соглашению герцог Лоррейн и Ги де Шатильон, муж его законной сестры, получили решение парламента относительно разделения фамильных владений. Более того, когда дофин и граф Савойский поссорились из-за маркизы Салюццо, они оба добровольно отправились в суд графства, чтобы там решить это дело. Но граф дважды потерпел поражение в этом судебном процессе, и, наконец, в 1400 г. суд обязал его возвратить все земли. После этого полновластные жители Камбрэ, свободные люди, которые свидетельствовали в суде, постоянно появлялись при дворе, чтобы показать, что они согласны с решением суда парламента. Это решение вступило в силу в 1403 г. Но этот случай не является более известным примером, чем факты, связанные с тем, что короли Кастилии и Португалии после заключения договора между собой решили, что они не будут утверждать его в парламентах из-за царящей там волокиты; договоры бесконечно бы следовали из одной инстанции в другую. Кроме того, король, как и другие частные лица, подпадал под силу законов и декретов государства.

(239)      Принято считать, что наиболее древним законом королевства был салический закон. Это может быть видно из того, что согласно этому закону женщины устранялись от права наследования трона, хотя это сомнительно, потому что такое положение могло быть утверждено, или не утверждено. Однако путаницу, возможно, внесли многочисленные юристы и Балдуин среди них, которые по глупости неверно интерпретировали салический закон, зачастую смешивая право наследования с могуществом государства, так что вопросы наследования обсуждались наряду с правом на добычу, имущественными правами и правом собственности. Более того, такое положение не является особенностью конкретного королевства, известно, что и ассирийцы, и персы, и евреи, и египтяне, и греки, и карфагеняне, и германцы, и скифы, и абиссинцы допускали женщин к власти. Не так давно кастильцы поставили над собой Изабеллу, мантуанцы - Матильду, неаполитанцы допустили к власти двух Жанн, а норвежцы - Маргарет. Затем наваррцы и лотарингцы также наделили суверенитетом женщин. Конечно, история Родерика определенно начиналась с того, что древние законы спартанцев запрещали отдавать власть женщине. Кроме того, серьезные жалобы часто поступали от народа, потому что бахвальство и капризы фаворитов Изабеллы обретали силу закона, свидетельства чему мы найдем даже у Гвиччардини. Наконец, британцы, которые с ранних времен питали отвращение к власти женщин, недавно позволили воцариться Марии и ее сестре, вследствие чего были попраны не только священные законы, которые определяют подчиненность женщины власти мужчины, но даже нарушены законы природы, именно мужчинам дававшие власть править, судить, держать совет и сражаться, не допуская при этом женщину к делам. При этом пренебрегают не только законами природы, но и национальными традициями, которые также никогда не допускали женщину к власти. Зиновия, конечно, заняла Пальмиру при поддержке тридцати тиранов, но власть досталась ей на короткое время, потом она попала под власть Аврелия. Ирина в монастыре сама признавала власть Никифора, когда тот захватил власть. Томирис, Семирамида и Фалестрия управляли от имени своих сыновей.

(240)      Власть правителя также ограничивал земельный закон, который запрещал отчуждение общественного владения без согласия штатов. Королевский прокурор мог нуждаться в отчуждении земель, но не мог практически сделать это, пока со смертью короля он не получал пожизненного права наследования этих земель. В другой статье земельного закона правителю запрещалось требовать для себя какие-либо общественные земли, земли иноземцев, а также осужденных персон, если они тайно не прикреплялись к королевскому домену, чтобы соблазнить его пагубной приманкой, потому что велико было искушение присвоить себе частные владения граждан и это определяло готовность правителя к жестокости и грабежу. Но в Галлии в большинстве случаев добро осужденных оставалось их законным наследникам. Но были случаи, когда правители требовали отдать имущество осужденных в общественную казну или включить в финансовые доходы, как было обусловлено в законе, принятом Франциском I Валуа. Из всех законов королевства, однако, не было более священных, чем тот, который отрицал какую-либо силу правителей, если те находились на чьем-либо попечении. Справедливо и безусловно правдиво, что именно здесь кроется причина того, что многие свергаются магистратами и превосходство в положении не является гарантией от безнравственности. Правитель ничего не может сделать против закона. Действительно, когда Генрих, отец нынешнего короля, приказал, чтобы итальянский слуга был брошен в тюрьму без предъявления каких-либо обвинений, судьи освободили арестованного и предостерегли короля о том, что обнародуют приказ, осуждающий его самого, потому что он обвинил человека в серьезном преступлении, отказавшись объявлять об этом публично. Судьи так и не согласились приговорить обвиняемого, хотя лучший из королей благородно и торжественно поклялся, что этот человек совершил преступление по отношению в нему. Заключенный был освобожден судьями и выпущен из тюрьмы, потому что они не поверили клятве короля. Но потом по приказу короля ночью человек этот был утоплен в Сене, и сделано это было таким образом, чтобы столь необычное происшествие не показалось народу подозрительным. Однако правоведы считали, что король может судить согласно своей совести, что можно обнаружить в документе, озаглавленном "Относительно службы управляющего", начинающемся словами "Запрещается" под грифом "Правда". И папа Павел III, разделявший эту идею, наказал смертью хорошо известного человека, который поведал ему на исповеди, когда папа был еще кардиналом, что повинен в убийстве.

(241)      Но высшие придворные не имели уважения к законам, исключая те, которые они одобрили своим собственным решением, и настаивали, что не могут быть принуждены к этому. Кроме того, поскольку обычай устаревает, то мы постепенно начинаем считаться с прецедентами. О, как достойна подражания добродетель наших предков! Они предпочитали скорее отказаться от жизни, чем от собственного мнения, тогда как их потомки согласятся с потерей и репутации, и государства, но только не тепленького местечка. Людовик XI (который первый, говорят, вернул полновластие королям) пообещал растоптать парламент Парижа, если он не утвердит закон, подписанный им. Сторонники короля, осознавая неизбежность происходящего, представили его пурпурных одеждах. Король спросил: "По какой причине вы противоречите мне?" Ла Вакрюи ответил: "Мы надеемся, что смерть избавит нас от утверждения чудовищных законов". Король, глубоко встревоженный речью президента и отметивший стойкость магистратов, воспринял это по-королевски. Закон, который первоначально был предложен для утверждения, он приказал уничтожить в присутствии президента, поклявшись, что впредь ничего не будет утверждать, исключая то, чего требовала справедливость. Парламент предписал его отцу Карлу VII вырубить лес в окрестностях столицы и продать его декретом короля по назначенной цене; король выполнил это приказание. Другим законом, также принятым на основании ранее существовавших норм, король перед вступлением на престол оговаривает свое право лишения службы и почестей любого человека, даже если нет состава преступления, и право делать это без судебного разбирательства, потому что при назначении королем на должность частного лица действует старая формула: "...так долго, пока это будет угодно королю". Этот закон поддерживается на протяжении долгого срока и должен стать традицией. Хотя ежегодная клятва, которую магистраты приносят 12 ноября, ясно показывает, что их полномочия действовали в течение одного года, о чем также свидетельствует Бюде. Де Фер, равно как и многие другие великие люди нашего времени, полагал, что система ежегодного подтверждения полномочий должна быть возобновлена. Но Людовик XI обнародовал закон о пожизненных службах, согласно которому ни одна служба не может быть прервана или отобрана, иначе как в случае смерти, добровольной отставки или публичного суда. С другой стороны, однажды Генрих с констеблем пришел в парламент и попытался силой протолкнуть закон, который палата не одобряла, он заявил, что палата парламента, возбуждаемая речами неизвестно кого, вообще не могла быть признана дееспособной, если бы он сам не дал на то разрешения, потому что юрисдикция магистратов давалась им самим на один год 12 ноября.

(242)      Действительно, может быть, это мудро, давать пожизненный статус, а возможно, правильнее давать полномочия на ограниченный срок, конечно, я не отважусь вынести окончательное решение, пока что это определяется силой необходимости. Но я верю, что под покровительством народной или аристократической власти служба должна даваться на короткий срок, и это показано у Аристотеля. Но я не думаю, что в королевстве может преобладать такая система назначений. На что могут отважиться магистраты против желания правителя, пребывая в постоянном страхе, что они будут лишены своего положения? Кто сможет отличить слабость от раболепия? Кто сможет защитить интересы народа, если магистраты, управляемые извне, сами должны подчиняться решениям власти? Кроме того, власть магистратов становится намного слабее, когда она дается только на короткое время, и мы не склонны повиноваться людям и с готовностью выполнять их приказы, если видим в них лишь простых граждан в повседневной жизни, ведь они действительно спустя некоторое время снова становятся частными лицами. Но если народ понимает, что человек, сосредоточивший в своих руках власть, не может управлять исходя лишь из злокозненных побуждений, потому что каждый неизбежно страшится зла безнравственности, тогда он почитается правителем, а правитель становится действительно хорошим человеком не только потому, что чувство стыда сильнее его, но и потому, что перед ним всегда маячит угроза расстаться со своей репутацией, как бы ни были защищены его жизнь, корона и судьба. Действительно, всегда найдутся цензоры и судьи всех его действий. Кроме того, Александр, наделенный серьезным авторитетом, выглядел просто ребенком, когда поверил в заголовок "О вещах занятных...", начинающийся словом "императорский" (то есть величественный). Он сказал, что служба частным лицам дается на основании формулы: "...так долго, пока это будет угодно королю" - и эта формула имеет силу вечности. Он думал, что это придало бы силу статье "Об освобождении", начинающейся фразой: "Те, кто опытен в законе", и статье "О вещах занятных...", начинающейся словами: "Этого достаточно". Но не рассуждения об этих статьях являются нашей целью. Хотя они имеют сильный вес и важность для сохранения тайн королевства и подтверждения того непреложного факта, что королевская власть является сильно ограниченной, когда магистратам гарантируются пожизненные почести и вряд ли кому-либо удастся открыть более действенный механизм для сдерживания тирании правителя. С другой стороны, многократные перестановки среди лиц, служащих принцу, как ничто иное усиливает саму эту власть, как написал Аристотель, а неуклонное ее усиление может привести к тирании. Однако власть в этом случае более дееспособна, более стабильна; это судьба, как писали о короле теопомпов, что власть гарантировалась эфорам.

(243)      Те, кто злым искусством думают усилить авторитет владыки, ошибаются, так как этим они только расшатывают королевство и власть короля. Очень важным для государства было решение императора Феодосия о том, что королевская власть должна подчиняться законам. Макиавелли ошибался, когда думал, что наш король полностью распоряжается казной. Он имеет денежное содержание, установленное законом. Если он без разрешения парламента обращается к казне, то ему не повинуются и казначеи не дают денежных сумм в кредит, если нет какой-либо необходимости. 1 сентября 1492 г. король Карл VII обнародовал закон, гарантирующий, что старшие и богатейшие из принцев становятся дееспособными только после оформления всех финансовых документов. Даже маленькие пожертвования невозможны, если их запрещает казначей. Я скопировал этот закон с оригинала, который является неприкосновенным. Особая добродетель монарха состоит в том, что его власть является гарантом всех вознаграждений в государстве. Кроме того, он не может отменить приговор или изменить меру наказания, потому что оставляет эту неприятную обязанность магистратам. Благодаря этому он пользуется значительной любовью всех, ни у кого не вызывая ненависти, а его подданные, приговариваемые судьями, не имеют причин на него сердиться, потому что не он выносил приговор. Каждый спорный вопрос разрешается судом. Но если кто-либо рассчитывает только на свою власть, то ему не добиться авторитета. Правители провинций и полицейские чины помогают правителю осуществлять свою власть, используя даже силу оружия, и каждый готов бросить армию против одного человека. Противоположное случилось с немцами, среди которых решения императорской курии почти не имеют силы, если их не поддерживают полновластные люди. Причина этого состоит в том, что, как правило, во главе государств, опирающихся на силу, стоят правители, неопытные в обращении с армией и полицией, они сами их боятся и не могут осуществлять свои решения. Ничто не является более труднодостижимым, чем утверждение хорошего и полезного среди нас. Часто высшие судьи привлекаются из третьих государств и они заставляют нобилиев и наиболее полновластных людей выполнять императорские декреты, благодаря чему сохраняется невероятная гармония между высшим и властным. Те, кто пытался опрокинуть достоинство этих судей, повергали государство в руины, потому что в них заключалась безопасность гражданского порядка, законов, обычаев и всего государства. Существует семь судов такого вида, высочайший состоит из 140 судей, и его решения не подлежат апелляции. Никто не может умалять власть правителя, если не имеется высшего превосходства. Другой составной частью государства является патронаж нобилиев. Почти во всех городах Греции неимущие и плебс угнетались патрициями и часто патриции угнетались взбунтовавшимся плебсом. И эти две группы пребывали в вечных распрях. Выражением святой воли являлись законы, которые объявлялись нобилиями, и пока они оберегались от изменений государственность была непоколебимой. Здесь ключ того, почему государства существовали так долго, если народ использовал законы. Но тут мы оказываемся в некотором выигрыше, потому что среди нашего нобилитета, так же как и среди британцев, принято большую часть наследства и пожизненное престолонаследие отдавать перворожденным. Старшие сыновья сохраняют древние владения, следя, чтобы территория не была разделена между многими и раздроблена, ибо если бы это произошло, то слава дворянского рода, носителя воинской доблести, могла погибнуть. Ликург первым ввел среди спартанцев такую систему наследования, позже ее подтвердил Платон в "Государстве" и "Законах". Но позднее наследственная часть была ограничена 5040 марками, тогда как прежняя составляла 9000, более точной и определенной цифры мы не имеем. Мы храним традицию наших предков, которой твердо придерживаются одни лишь немцы и которая заключается в том, что женщина должна всегда держаться в отдалении от землевладения; даже если перворожденной является женщина, следующий за ней наследник-мужчина должен получить всю землю по салическому закону (из древнего закона Бордо следует, что это является обращением к 5000 человек от имени того, кто первым записал салический закон). Я не касаюсь законов Ликурга или Платона о наследовании. Когда же первый из Капетингов предоставил управление провинциями герцогам и графам, то он создал удобный прецедент для закона. Позднее родители охотно принимали женское наследование, чтобы присоединить к своим владениям древние земли. Если мнение Джовио представляет для кого-то авторитет, то укажем, что главная ошибка в его нелепых нападках на Галлию, состояла в том, что он думал, что королями наследуется некое божество духа. Что из того, что он считал Англию незащищенной в период, когда существовала система переходящего трона или когда он оставался пустым? Сам он достоин великого презрения, потому что за всю свою жизнь не достиг даже ранга консула, что показывает более чем рабскую степень его мастерства. Не только короли персов и турок, но также и наиболее надменные халифы арабов питали отвращение к такому низкопоклонству. Это есть, более того всегда было (о, что от меня останется вечности!), такая симпатия и гармония между правителем и галльским народом, что ни один народ никогда не окружал короля большей благодарностью, равно как и король свой народ большей любовью. Более того, каким божеством является король и какой свободой обладает народ, может быть понятно из того, что не так давно Людовик XII объявил о возобновлении показа на сцене древних комедий, где каждый недостаток правителя шутливо комментировался. Тогда как повсюду, особенно в Венеции, это всегда было серьезным преступлением. Но он не желал оберегать себя, так как считал, что правитель не может иным путем обрести уверенность и смелость в своей политике. О замечательный король, достойный управлять миром! Полагаясь лишь на честность и невинность собственной жизни, он не боялся осуждения со стороны злых и безнравственных людей. Правда, до правления Генриха мы никогда не использовали слово "величество" в отношении короля. Я упоминаю это, потому что многие наши традиции и особенности правления неправильно описываются итальянцами и другими чужеземцами. И пусть это выглядит невероятным, но правда, что ни один наш король не был убит в результате заговора подданных. Один был убит убийцами, подосланными женой-прелюбодейкой. Даже Карл Простоватый, плененный Г. Вермондуа, хотя и был самым серьезным его врагом, не был умерщвлен через насилие, но умер по причине болезни и старости. Хотя сын его Людовик и был убит. Косвенным доказательством силы государства является то, что было показано недавно в религиозных войнах, которые всколыхнули всю Галлию. Хотя лидеры партий и опустошили все вокруг огнем и пролили кровь, но страна не погибла. Затем вся эта вакханалия поражений и побед была в короткое время прекращена эдиктом лучшего из королей подобно тому, как улей пчел может быть усмирен горстью пыли. Король забыл все оскорбления, добродетель столь высокой пробы является врожденной в династии Валуа. Это отнюдь не новая традиция, ибо с ней считались даже старейшие. Карл VII ограбил свое королевство и всегда выносил недостойные приговоры в суде Парижа. Однако, усилив свои позиции подписанием мира в Аррасе, он завоевал Англию и поставил ее под свой контроль. Многие думают, что он был отмщен своими собственными бедами, но его не коснулась месть и он был близок к мягкости Цезаря, когда по-королевски принял представителей парламента и жителей Парижа. Не способствует поддержанию государства непреклонная месть правителей, не замечающих собственных ошибок. Действительно обнаруживается, что нет королевства, которое долго бы процветало с подобными способами управления, исключая только ассирийцев. Почти 1200 лет насчитывает история нашего королевства, которое взяв свое начало от рода Варамунда, Меровингов, Карла Великого, дошло, наконец, до династии Капетингов. Однако оно не может быть опрокинуто ни гражданской, ни внешней войной. Такое государство, как Египет, если верить Иосифу, отважно пересекло тысячелетний рубеж своей истории. Я пренебрегаю многими баснями об ассирийцах и египтянах, да и трудно ли было тогда сохранять и удерживать под контролем государство, когда не было врагов, посягавших на его власть. Мы знаем государства, ограниченные городскими стенами, которые имеют право считаться очень старыми. Это государства лидийцев, аргивян, коринфян, спартанцев и афинян. Плутарх в жизнеописании Тезея и Диодора писал, что многое из дошедшего до нас в большей части выдумка. И даже если это было правдой, то те государства, которые действительно имели богатую историю, все равно не существовали более 800 лет.

(244)      Изменения в государстве халдеев

(245)      Известно, что халдеи жили спокойно в течение 244 лет после Потопа, и это правда. Катон в "Происхождении", если он действительно является автором этой книги, называет этот период "золотым". Затем Нин со своими армиями захватил Среднюю Азию, после этого царствовали 37 королей, они правили в течение 1220 лет, вплоть до нападения Сарданапала. Его империя пала перед напором префектов Арбакта и Бела, после чего королевство было разделено на две части, но и они раздирались междоусобицами мидийцев и ассирийцев, продолжавшимися почти 300 лет, пока персы не установили свой контроль. Персы удерживали свою власть до прихода Александра, который увеличил империю персов, расширив ее границы от Индии до Геллеспонта. После смерти Александра империя вновь разделилась, Селевк захватил Большую Азию, Птолемей - Египет, Антипатр - Македонию, Лисимах - Фракию. Затем, разоренная серьезными войнами и огнем неутихающей борьбы, эта страна, спустя 200 лет, попала под власть римлян. Средняя Азия сдалась парфянам 172 года спустя после смерти Александра, их королевство процветало в течение 500 лет, от Арсака до Артабана, и приобрело великий авторитет благодаря доблести в ратных делах. В это время Артаксеркс Перс, убивший Артабана, захватил трон, и он принадлежал персам более чем 400 лет, до прихода Омара, правителя арабов, наводнившего своими армиями Персию и Сирию.

(246)      Изменения в государстве греков

(247)      Позвольте нам рассмотреть другие государства, расположив их в естественном порядке важности. Начнем с Юстиниана, который, отвоевав Африку у вандалов и Италию у готов, отбил атаки парфян и восстановил достоинство империи, благодаря чему сам приобрел высший авторитет доблестного воина и мудрого правителя. Оставив Испанию готам, Галлию - галлам, Британию - Верхней Германии, он установил границы греческого государства по Дунаю, Альпам, Евфрату вплоть до побережья Африки. В этих границах государство процветало почти 120 лет. Во времена правления Константина арабы отняли у римлян Египет, Сирию и Килликию, а потом и Африку. Они основали свои колонии даже в Италии. С другой стороны, славяне захватили Паннонию и Иллирию, чуть раньше ломбардцы утвердились в земле инсбров и захватили лучшие земли в Италии. Таким образом, войны за государство греков продолжались. Известны случаи, когда один правитель выбирался солдатами, а другой - Сенатом. Леонтий отправил молодого Юстиниана в изгнание, Абсимарий заточил Леонтия в тюрьму, потом отрезал ему нос. Юстиниан восстановил свое правление при помощи варваров и выдворил своих противников за пределы государства. Филиппик унаследовал власть, но и он с ужасной жестокостью был ослеплен Артемием. Те времена не знали правителя, который смог бы долго удерживать власть. Некоторое время спустя Тиберий, избранный императором, был убит Львом, еще большую жестокость проявил Константин IV, который после завоевания Константинополя ослепил своего единственного сына. Но Константина самого подстерегала грозная опасность со стороны булгар, и он умер в жалком состоянии. Затем власть была взята Ириной, которая, договорившись о браке с Карлом Великим, ослепила после этого своего сына, однако, Никифор отправил ее в монастырь. Этот человек создал новую империю, но потом тоже был убит булгарами. Ему наследовали два Михаила, из которых последний был жестоко убит Василием. Тем временем государство греков было более менее восстановлено в своих размерах, получило Иллирию и Италию, греки и арабы заняли лучшие земли Азии. Но сами правители греков были обеспокоены внутренними раздорами и гражданскими войнами, и так продолжалось до тех пор, пока государство не было захвачено армией Франции, которой удалось сохранять контроль почти 56 лет, затем власть снова перешла в руки греков. Но так как Палеологи и Кантакузины поссорились, то были призваны турки с их азиатским умением воевать, которые постепенно захватили власть над империей греков.

(248)      Изменения в Арабском государстве

(249)      Государственное управление арабов было также разрушено, когда турки со своими армиями вторглись в Европу. Когда приблизительно в 650 г. арабы освободились от греков, то они за короткое время захватили Сирию, Египет, Персию, Африку и даже, получив контроль над морскими путями, покорили Испанию, Крит, Сицилию, Пелопоннес и часть Италии. Они действовали с такой скоростью и столь успешно, что казалось, что многие регионы им покоряются еще до того, как они успевали пересечь их границы. Хотя история арабов является ложной и изобилует баснями, которые наши современники успешно переписывают, многое известно из достоверных источников - Льва Африканского и Вильгельма, епископа Тура, который проверял надежность их древностей и проникал в глубь страны. Он написал, что в мире, пожалуй, не было древней государства, исключая Римскую империю, столь же великого. Высшие жрецы, которых называли халифами, имели много власти благодаря единой для всех религии, при этом они справедливо управляли при помощи законов - и человеческих и священных. Халифам, как богам, подчинялись и военначальники и армии, все другие чиновники государства были обязаны им жизнью, чином, судьбой и, наконец, властью. Но когда между ними возникли религиозные споры по поводу убийства Али, то египетские правители, воспользовавшись этим, втянули их в серьезные войны за Багдад и Дамаск. Затем, благодаря галламам, они были отброшены к окраинам Испании, потом - в Италию, на Кипр и в Сирию. Наконец, теснимые персами, татарами и турками, они собрали свои силы в Египте и Африке, что произошло около 1100 г. Тунисские короли управляют королевством от первого вторжения арабов в Африку до нашего времени, что составляет период в 900 лет, но это со слов мулы Хасана, который хвастался в присутствии папы Павла. Султаны держали свою власть над Египтом 336 лет - от Саладина до Тумана Бея, которого Селим, правитель Турции, казнил. Но тунисские короли развязали столь сильное и кровопролитное соперничество с маврами, а потом и среди муров начались междоусобицы, что в конечном итоге они были сломлены силой испанцев и турок. Сейчас же арабы уже привыкли быть покорными.

(250)      Изменения в государстве турок

(251)      Примерно в то же время, когда Саладин захватил Египет, почти развалились другие наиболее полновластные государства - государство татар и империя турок. Айтон написал, что Чингисхан, правитель татар, которых некоторые называли скифами, расширил свою империю вплоть до Средней Азии. В это же время заявили о себе и турки, часть которых приняла религию арабов и осела в Средней Азии. Разногласия между арабами и греками достигли такой силы, что Селим захватил обширную территорию, в которую входили большая часть Каппадокии и земли вверх от нее. Это произошло в 1104 г. Селим был прародителем сегодняшнего султана. Турки победили не только греков, арабов, но захватили также все провинции от Дуная до Днепра, населенные более жестокими народами, обе Паннонии и Иллирию, хотя в это же время они были вовлечены в большие войны с персами, христианами и татарами. Но так как истории турецкого государства посвящено очень много книг, то для меня будет достаточно уточнить некоторые факты этой истории. Наиболее значительные события уже описаны многими писателями. Иоанн Гураут, советник тайного совета, и Людовик Мартин - оба известные в дипломатический деятельности и в вопросах государственного устройства люди - говорили мне, что все земли, за исключением нескольких участков, принадлежали воинам, которых они сами называли "тимариты", как я думаю от греческого....... Остальные являются налогоплательщиками и обязаны платить воинам налоги за пользование полями и налоговую ренту за землю, сданную им в аренду на 10 лет. Когда тимарит умирает, тогда несение военной службы может быть передано другому человеку по решению правителя вместе с бенефицием. Если объявлялась война, то всегда набирались бесплатные солдаты. Даже в семи преторианских легионах, оплачивавшихся из общественной казны, солдаты отбирались в зависимости от размера налога. Эта система делает государство непобедимым. Карл V использовал этот закон в Индии, собирая только налог подушной подати, вследствие чего бесконечные потоки золота текли в казну.

(252)      Изменения в государстве поляков

(253)      Между тем поляки добились политической независимости от германцев и успешно управляли королевством, основанным их вождем Пястом в 800 г. От более раннего периода до нас дошли только крайне неопределенные сведения, которые могли бы быть использованы как достоверный материал для истории. Дела поляков хорошо известны, однако лишь в том смысле, что они в течение длительного времени вели серьезные войны с турками, германцами и русскими. Им удалось сохранить подлинный престиж своего государства, отторгнуть Пруссию у германцев, даже сейчас им определенно удается противопоставить свою мужественность изобретательности турок.

(254)      Кроме того, их королевство значительно увеличилось в размерах, когда по мужской линии стал процветать род Пястов. Это приходится на время правления Ягайло, короля Литвы, который, приняв христианскую религию, в 1386 г. женился на Ядвиге, королеве Польши. Этот союз принес роду Ягайло королевский трон на законных основаниях. Последним представителем этого рода является государь, управляющий сейчас, а именно Сигизмунд. Марк Брандербургский и граф Трансильванский ведут свое происхождение по другой линии от жен Ягелонов.

(255)      Изменения в государствах Дании и Швеции

(256)      В то самое время, когда Пяст утвердился в Польше, Карл Великий установил свою власть в Галлии, а Никифор в Греции, Харальд основал королевство Дания. Оно было основано в равной степени как на силе, так и на законе, и от него до Нуба монархия существовала на протяжении 140 лет. Генрих Птицелов, император германцев, сократил это королевство до размеров провинции. Когда позднее датчане отделились от империи, их земли снова были завоеваны Оттоном, но они восстали под предводительством своего короля Вальдемара, который находился под большим влиянием своего брата. От Вальдемара королевство продержалось на правах престолонаследия в течение 211 лет до Маргариты, которая управляла землями Дании, Швеции, Норвегии и вдобавок герцогством Померания. Через 35 лет Энгельбрехт, выступивший против датчан, вторгся в королевство Швеция, которое он потом покинул вследствие гражданской войны между его жителями. Это триединое владение (Дания, Швеция, Бавария) повиновалось одному человеку. После Энгельбрехта был выбран Христиан, и его наследники имеют там власть до настоящего времени. Еще не так давно Густав отобрал у Христиана II королевство Швецию при помощи оружия, что открыло череду кровопролитных войн между датчанами и шведами, даже сейчас там неспокойно. Эрик, король Швеции, был взят в плен своими собственными подданными и лишен власти в результате заговора его младшего брата и жителей Стокгольма. Это случилось в тот же день (факт, достойный записи), когда король Карл IX был почти разбит армией своего народа, и было это 28 сентября 1567 г. Более того, то, что я узнал от шведа Гостера, также заслуживает внимания историка, оказывается, правитель имел право выбирать, кого из детей он хотел бы назвать наследником. Эта уже описанная ранее традиция является общей для поляков, литовцев, венгров и абиссинцев. Правда и то, что правительства поляков и датчан могут быть названы аристократическими, так как в этих странах нобилии имели право объявлять законы, войну и мир, формировать армию, также они имели власть над жизнью и смертью. Выбираемый ими правитель не мог иметь все эти функции в полном объеме, ограничение его власти заключалось в одобрении решений нобилиями. Другими словами, знатный человек не мог быть раньше судим правителем или магистратом, чем нобилиями, именно среди них решался вопрос его жизни или смерти, его положения и репутации.

(257)      Изменения в государстве британцев

(258)      Следующими в нашем рассказе идут британцы, которые почти также, как и все остальные народы, имели вначале монархию. Полидор Вергилий, используя рассказы древних авторов, достоверные или легендарные, написал, что 68 королей управляли бриттами в течение 1000 лет до Цезаря. Но около 500 лет они повиновались римлянам, потом были завоеваны Цезарем, что произошло до царствования Феодосия младшего. Затем они попали под сильное угнетение со стороны скоттов и пиктов и стали уже отчаиваться в получении римской помощи, им пришлось призвать на помощь англов и саксов из Германии. Эти народы, подчинив бриттов, легко пришли к владению королевством, но единой власти не установили, и в результате семь королей правили в разделенном государстве и вели между собой вечные войны. Примерно 300 лет спустя англы подтолкнули бриттов к вторжению в Галлию, однако в 880 г. Альфред правил почти один. Датчане и шотландцы иногда нападали на остров, случалось, и завоевывали его, одним словом, они беспокоили его разбойничьими набегами на протяжении почти 150 лет до Эдуада Старшего, который принял командование на себя, потом управление перешло к датчанам. Через 100 лет, раздраженные гражданскими войнами, они обратились к Вильгельму. Этот человек, убив Гарольда, основал государство и передал власть через престолонаследие своим сыновьям, которые активно управляли в течение почти 110 лет. Стефан граф Блуаский139 из галльского рода с 1136 г. управлял государством, основываясь на гуманных законах и отдавая предпочтение гражданским занятиям. Потом Генрих II, тоже из галльского рода, как многие считают, сын Стефана, по отцовской линии герцог Анжуйский, Майенский и Туринский, получил английский престол через усыновление Стефаном и как наследник материнского рода; он также получил Аквитанию и Пуатье в качестве приданого своей жены. Он управлял очень большим государством в течение длительного времени, затем его потомки в течение 400 лет так вели дела в этом процветающем королевстве, что им удалось захватить почти всю Галлию - часть через законные права, часть - силой, часть - обманом, тем более что Галлия была тогда тяжело придавлена гражданской войной. Некоторое время спустя галлы изменили тактику и одержали стремительную серию побед, и скоро они изгнали англичан со всей территории Галлии. Но, когда пламя внешней войны полыхало вокруг, народ вступил в гражданскую войну с такой жестокостью, что известная нам трагическая жестокость фиванцев, которая описывается Полидором, кажется детской забавой по сравнению с теми событиями. Впрочем, говорят, что он должен был описывать многие вещи с покровительством к фиванцам, хотя это и не должно вызывать одобрения; так, Филипп Коммин свидетельствует, что за 50 лет гражданских войн более 90 человек, членов королевской семьи, были убиты; он был современником этих событий. Я опускаю тех 12 королей, которые были убиты или отстранены от власти в ходе народных восстаний или заговоров баронов.

(259)      Изменения в Испанском государстве

(260)      Мы должны также кратко рассказать об испанцах. Я не нахожу в исторических свидетельствах более древнего государства, чем Карфаген. Насколько возможно восстановить, кельты и галлы покорили большую часть Испании до времен возвышения Карфагена, и мы можем принять то, что галлы дали название региону, как признавали и сами испанцы. Но так как эти факты не подтверждаются древней историей, то мы должны начать с карфагенян, армии которых заняли большую часть Испании, это следует из произведений Юстина и Орозия. Они удерживали власть до тех пор, пока не были вытеснены римлянами. В эпоху Сципиона Испания еще не была полностью завоевана, и в дальнейшем регион имел своих местных правителей даже во времена Цезаря. От Сципиона Африканского до Гондерика (первый из вандалов, вторгшихся в Испанию) прошло 660 лет.

(261)      Потом, когда вандалы пересекли Африку, Алларих Паннонийский, правитель из балтийской династии, унаследовал власть. Затем он возглавил и готов, которые господствовали в Испании в течение 300 лет вплоть до Родерика, в период правления которого арабы и мавры покорили всю Испанию, исключая Калабрию и Астурию. Это произошло в 770 г., на седьмой год правления Родерика, как написал Тарафа. Правитель Кордовы создал предпосылки для определенных изменений, так как он призвал африканцев в Испанию для того, чтобы отомстить за оскорбление, нанесенное его жене Родериком. Потом Галлия, впервые при Карле Великом, затем при его сыне Людовике потребовала от арабов освобождения большей части Испании и управляла ею через наместников. Так продолжалось до времен Людовика Благочестивого, который полностью передал властные функции своему наместнику Ямфреду. Позднее испанцы под руководством Альфонса V восстановили свои силы и выбили арабов почти из всей Испании. Но когда законная линия наследников готов стала вырождаться, то сын Альфонса Фердинанд, первый король Арагона, взял власть в свои руки. Потом территория Испании была разделена на четыре части, вскоре на пять частей. Затем последовало очень жестокое кровопролитие, вражда взяла верх не только среди принцев, но и захватила братьев, родителей и детей. Альфонс III, правитель Астурии и Галиции, ослепил всех своих братьев и даже убил одного, когда тот захватил часть королевства. Потом Альфонсо IV был ослеплен своим братом Рамиро. Другой законный сын Альфонсо, Педро, был изгнан и убит своим сводным братом Генрихом, Гарсий также был убит братом Санчо, которого умертвил Беллидо. Позднее Альфонс VIII из галльского рода объединил три части в одно государство. Он был сыном Раймунда Тулузского. Затем стремительные мавры снова атаковали Испанию и заняли добрую ее часть, где и правили до времен Фердинанда, предка Филиппа по женской линии. И вот теперь его наследники, благодаря частично силе отборных армий, частично - силе законов, процветают наконец в высшей славе гражданских и военных дел. Это королевство существует в течение 852 лет, оно даже более сильное, чем то государство, которое испанцы пытались создать при помощи силы армий и закона в Африке и Америке, но которое так и не достигло расцвета, не принося торговой прибыли и не проявляя рвения в защите религии Христа. Они могли продвигаться и дальше, так как управление всеми их землями основывалось на авторитете одного человека и этот авторитет не уменьшался при передаче власти по наследству. И это является доказательством хорошего устройства государства.

(262)      КДругие государства - татар, московитов, эфиопов и индийцев, история которых не вполне открыта, - я пропускаю. Хотя из всего, что мы изучили, ясно, что нет государства, имеющего большую продолжительность, чем империя галлов, кроме того, это государство меньше других страдало от гражданских войн. Правда, многие вещи в традициях, законах, учреждениях и судах нуждаются в исправлениях, но форма управления, одобренная таким длительным существованием, не может быть изменена без риска серьезных потрясений. Важнейшее замечание Аристотеля предостерегает нас от изменений чего-либо в государстве, процветающем долгое время в устоявшейся форме. Отдельные люди нашего века, серьезные и образованные, предпочитают власть оптиматов, а некоторые даже демократию, поэтому мы должны коротко сказать о лучшем типе управления государством, чем мы и опровергнем их мнения. Я уже противопоставил мнению Полибия и тех, кто придерживается его школы, аргументы, которые, как я думаю, невозможно оспорить.

(263)      Наилучший тип государства

(264)      Известны и существуют три вида правления. Это единоличное правление, правление нескольких и правление всех. Поэтому правление мы должны рассматривать таким образом, чтобы не только избежать дробления и смешения его форм, но выбрать лучшую среди возможных. Тирания одного человека является пагубной, но еще более худшей является тирания не одного, но группы лиц, которая называется олигархией. Наихудшим, наконец, является господство толпы, презирающей любые законы, эту форму правления греки называли охлократией, а Цицерон даже - тиранией. Она представляет собой некий вид анархии, когда никто не повинуется никаким приказам, нет вознаграждений за хорошие поступки, нет наказаний за преступления. Далее, если мы отвергаем эту форму, то тогда выбирать можно из народовластия, аристократической формы правления или монархии. О народной форме я ничего не могу сказать, что было бы достойно записи, если мнение мое не будет основываться на мнении многих людей. Никколо Макиавелли, например, выстраивая систему аргументов и рассуждений, доказывает, что именно этот строй является наилучшим. Но в этом вопросе, я думаю, его мнение не выдерживает критики особенно потому, что он сам пренебрегает аргументами других сторон. В "Государе" он изначально принял только две формы управления - монархию и республику. Этот автор в своей книге о Ливии утверждает, что венецианское государство является наилучшим из всех, при этом он полагал, что оно было народным. В третьей книге он пишет, что народные формы правления всегда считались более похвальными, что никак не соответствует мнениям философов, историков и других великих людей. Пропустив многих из них, остановимся на Ксенофонте, хорошем военачальнике и мудром философе, который свидетельствует, что народная власть всегда враждебна добродетели. Добродетель не может быть утверждена или сохранена никаким иным путем, кроме как через управление всеми одним добродетельным человеком. Об этом Сенека решительно заявил: "Кто, как не тот, кто наслаждается добродетелью, может быть приятен народу?" Аристотель также поддержал эту позицию, что особенно ясно из того отрывка, где он приводит массу убедительных аргументов в пользу того, что одни рождены для власти, другие - для подчинения. Но ошибка начинается с Платона, который после того, как он выбрал народное государство, показал опасность равенства. Затем академики, которые вышли из его школы, расширили его аргументы, приняв за истину то, что общество основывается на гармонии, гармония - на равенстве перед правосудием, а равенство - на народном государстве. Согласно этой схеме все граждане выбирают одного или нескольких, наиболее приверженных идеям равенства и преисполненных добродетелями людей, которые и будут строить гуманное общество, стремясь к нему как к цели. Аристотель не опровергал гипотез Платона, но он считал, что Платон ошибался, особенно в попытке определить гражданственность через одно лицо или группу лиц. У Платона носителем гражданства является семья, этот довод мне кажется неубедительным, и я считаю эту гипотезу не только абсурдной, соглашаясь здесь с Аристотелем, но и ошибочной. Если рассматривать все вещи в их отношении к природе, которая является главой всех вещей, станет ясно, что мир, который мы называем высшим, каким-то образом соединяется с бессмертным Богом, составляя неравную с ним часть, но исключая взаимные разногласия элементов и противоположных движений сфер, так что если гармония, основанная на сочетании разнородного, исчезнет, то целое может разрушиться. Таким образом, лучшее государственное устройство копирует природу, которая лежит в основе всего; государство стабильно и непобедимо, когда оно поддерживается в согласии теми, кто командует и подчиняется, слугами и господами, полновластными и подвластными, добром и злом, силой и слабостью, подобно сведению воедино разнородного бесподобной силой ума. При игре на лире и в песне самый искушенный слух не может выдержать отсутствия гармонии, поэтому человеческое ухо в конце концов перестает воспринимать исполнение в унисон. Все очарование гармонии основано на сочетании несходных нот, когда низкие ноты чередуются с высокими, соединенные в согласии по определенным правилам. Подобно этому, вы не найдете ни одного нормального человека, который смог бы выдержать равенство или эту демократическую неразбериху в государстве; с другой стороны, государство выстраивается в определенном порядке - от высших слоев до низших, включая средние; все слои формируются на основе средней пропорции и сливаются удивительным образом в единое целое через самостоятельный выбор. Правда, зачастую все это приводит к безрассудным решениям государственных дел. Факт, что народ, способный на правильное действие в одной ситуации, воображает, что все его действия таковы, ибо подобие в единичном наводит на мысль на подобие в целом. Причина неравенства людей заключается и в неравенстве природной одаренностьи, которая часто наделяет людей авторитетом, средствами, почестями, службой; как возможно поровну разделить это? Это представляют так, что тот, кто получает одежду и питание за счет своих талантов, должен, подобно старшему в доме, поделиться всем этим со слабыми и больными. Этими доводами часто определяют равенство. Платон в "Государстве" не допускал имущественного равенства (он разделил граждан на четыре класса и наделил их различными правами), поэтому его последователи - академики, отстаивавшие идею народного государства, также не допускали равенства в распределении. Наконец, они опрокинули основы государства, утвердив в качестве главного защиту своих собственных владений. Но почему же тогда они не устранили равенство во власти?

(265)      Народная форма правления является не чем иным, как частью суверенитета. Не так глупо выглядит суждение о равенстве в обладании имуществом, как идея о равенстве во владении властью. Каждый человек способен наслаждаться богатством, но мудрость правления - природный дар только избранных. Что может быть глупее плебса? Чьи действия более неумеренны, чем действия плебса? Когда он поднимается против хороших людей, что может быть более бессмысленно и стихийно? Правильно сказал Ливий: "Природа толпы такова, что каждый раб - кроток, а каждый правящий - нагл". Это не вполне корректный пример, но их такое множество! Тот, кто хвалит народную власть римлян, видимо, не читал их истории. Есть ли в ней что-либо более трагичное, чем частые раздоры между плебсом и патрициями? Что может быть более позорно, чем то, что гражданин выступает против гражданина, вооружившись камнями, косами, вилами, что толпы их бушуют в осажденном городе, на рыночной площади, в военном лагере, в ассамблеях, в сенате, в Капитолийском храме Юпитера? Цицерон говорил: "В форуме нам часто приходится видеть камни, несколько реже, но тоже довольно часто - кинжалы". Аппиан написал, что Л. Сатурнин, трибун плебса, приказал группам ремесленников и солдат отозвать законы, убить законно выбранных консулов, часть граждан убрать со сцены, убив их, а другую, подвергнув наказаниям, запугать. Действительно, все это использовалось, и примером может служить то, что кандидаты шли на собрание с оружием под тогами в сопровождении хорошо вооруженного отряда. Я опускаю ассамблеи, сорванные обманом, задавленные большинством, убийствами и неоднократными отзывами людей с полей с тем, чтобы организовать их преследование в городе; я опускаю бесчисленные обсуждения законов, их отмены, замены, дополнения, взаимные противоречия плебса и консулов сената, все их бесконечные решения, которые в короткое время могли быть изменены в соответствии с прихотью плебса. Подобные вещи происходили не только в Риме, но также и у афинян, которые открыли плебсу дорогу в государственные органы, где принимались решения, которые должны быть секретными, что явилось путем к нестабильности и открывали дорогу гневу. Как сильно сказал Анахарсис, афиняне славились мудрыми речами в ассамблеях, но глупыми решениями. Поэтому, когда Филипп вторгся в Аттику, народ, взбудораженный этой новостью, собрался в театре, так мы можем прочитать у Демосфена. Они не были созваны магистратом, и от толпы исходила такая ярость, что никто не отважился обратиться к ней. Демосфен в своей речи о государстве утверждает, что ораторам подчинялось только правительство, военачальники, а законы и декреты принимались голосами примерно 300 человек, остальные же граждане были им благодарны. Среди флорентийцев народ потребовал для себя права участия в деятельности Совета, хотя город часто осаждался врагом. Факт, что оба государства существовали на протяжении длительного времени (хотя и в скверных условиях), должен быть отнесен к мудрости их правителей - Аристида, Перикла, Катона, Козимо и Лоренцо Медичи, которых именно народ подвергал изгнанию и даже увечьям. Я не знаю, почему флорентиец Макиавелли оценил народовластие так высоко, ведь из его "Истории" совершенно ясно, что нет государства более несчастного, чем Флоренция, так долго просуществовавшая в форме демократии.

(266)      Королевская власть лучше, чем власть оптиматов

(267)      Поскольку народное государство было отвергнуто с согласия многих великих людей, то теперь мы должны рассмотреть, является ли власть оптиматов в чем-то более желанной, чем королевская власть. Есть такие, кто думает, что Платон считал нужным отдать контроль оптиматам, но в действительности они ошибаются. Функции, о которых идет речь, являются высшей необходимостью в правлении. Платон же эти функции отдал народу, то есть тому, кто представляет собой множество всех граждан, за ними он закрепил власть над принимаемыми законами, выбор магистратов, сенаторов, наконец, власть над жизнью и смертью. Более того, он отдал под контроль народа все общественные суды, так как преступление рассматривалось как оскорбление, нанесенное народу в целом. По этой причине суд оборачивался необходимостью для человека, который провинился и должен был разбирать в суде свое собственное дело. Платон хотел, чтобы все граждане в гражданском суде чувствовали бы себя патриотами. Наконец, он добавил еще одну причину, утверждая, что если они будут исключены из судов, то перестанут считаться гражданами. Комментаторы Платона полагали, что это была изумительная форма народного государства, но нами эта идея уже опровергалась не раз. Однако последователи его школы придерживаются высокого мнения о власти оптиматов, помещая их на полпути между демократией и монархией. Они ошибаются, однако, когда ищут место добродетели посередине вещей или чисел, а не в правильности пропорций. Действительно, если правда, что нет правителя, способного быть безупречным, то и олигархия становится вздорной не по своей воле, так как между единицей и множеством имеется понятие "несколько", этой середине и придают значение добродетели. Даже если и есть что-либо замечательное в этих числах, я уверен, что единственное является наиболее предпочтительным среди всех, как сам Платон написал совершенно божественно в книге о сущности и единстве.

(268)      Но насколько лучше подход Аристотеля, который противопоставил три полновластных типа государства трем испорченным: королей - тиранам, оптиматов - вздорной олигархии, народ - неорганизованному плебсу. В конце он сделал вывод, что королевская власть является наиболее замечательной среди всех других. Он даже опроверг изречение Платона, принимаемое многими и оспоренное Контарини, что самое трудное, может быть, выбрать одного человека, сочетающего в себе целостность и высшие добродетели. Однако эта уступка не является опровержением, это скорее самоопровержение, потому что, может быть, более трудно выбрать много хороших людей, чем одного, так как среди многочисленных оптиматов, лишь единицы являются добродетельными, но именно их мнение может быть потоплено большинством голосов. Ибо в демократическом или аристократическом государстве голоса подсчитываются, но не взвешиваются на весах добродетели. Но если бояться одного тирана, то насколько опаснее для людей множество тиранов? Опустим, однако, эти трюизмы, но почему при строительстве государства, впрочем, как и во многих других вещах, мы не подражаем природе?

(269)      Королевская власть и всемирное государство

(270)      Если мы будем рассматривать природу более внимательно, то повсюду увидим монархию. Обратим внимание к самым маленьким - и в улье мы видим маленькое королевство. Среди пчел есть вожак, в стаде оленей всегда есть главный, среди стада овец выделяется баран (Жан с бубенчиком или вожак), а когда летит клин журавлей, то один указывает путь всей стае; и в более отдаленных от живой природы вещах один всегда поражает своим превосходством: алмаз - среди камней, золото - среди металлов, Солнце - среди звезд и, наконец, единый Бог - повелитель и творец всего мира. Более того, говорят, что среди злых духов один является верховным. Однако обратимся к вещам более определенным: чем является семья, как не точным образом государства? Даже она направляется властью одного человека, который создает настоящий, а не ложный образ, подобно дожу Венеции, и здесь мы можем увидеть правдивую картину королевства. Если бы Платон привел примеры того, как несколько правителей из одной династии одновременно правят своим доменом, если бы он обнаружил несколько голов на одном туловище, несколько капитанов на одном корабле и, наконец, несколько вожаков среди пчел, оленей, в стаде (да простят меня ученые мужи), если наконец, он свел бы несколько богов в союз для совместного правления, то тогда я согласился бы с ним, что власть оптиматов лучше, чем власть короля. Но если даже сама природа вещей протестует против этого, приводимые доводы противоречивы, а опыты не подтверждают теории, то я не вижу причин, почему мы должны следовать Платону или кому-то еще, а не природе, ее силе. Гомер сказал: "Хорошие вещи делаются не скопищем мастеров, так что позвольте одному человеку быть мастером, одному человеку быть королем". Еврипид повторил: "Власть принадлежит одному человеку и в государстве, и в семье". По этому поводу Сивилла сказала пророческие слова, что безопасность Римской империи основывается на королевстве, то есть граждане не могут считать себя защищенными, если они не имеют королевства. В 1552 г. Сулейман привел ясный памятный пример; когда Мустафа, его старший сын, подавив сопротивление персов, возвратился во владения своего отца, доверившись охранной грамоте, он был встречен таким ликованием, таким почитанием, какого ни один смертный раньше не имел. Его отец не смог пережить популярности своего сына и приказал его задушить во внутренних покоях дворца, а труп выбросить армии. Потом он приказал герольду громогласно объявить: "Есть только один Бог на небесах, один правитель на Земле, и правитель этот - Сулейман, он, и только он, должен быть султаном." Армия безмолвствовала, пораженная жестокостью. Через два дня он бросил в тюрьму своего младшего сына, потому что тот сильно горевал о смерти брата. На третий день страх Сулеймана обрек на смерть и наместника Персии, он был отозван и обезглавлен. Таким образом, остался один Селим, для которого отец тоже являлся бы угрозой, если бы он не оказался единственным выжившим наследником. Подобное было традиционным у оттоманов, потому что мечтать об империи могли все, но доставалась она только одному. Как писал Тацит, было не только благотворно, но даже необходимо при управлении большими делами, чтобы власть всегда оставалась в руках лишь одного человека. Три трибуна с консульской властью, действительно, получили предостережения, как написал Ливий, нерезультативностью коллегиального правления в условиях войны. Теренций Варрон приобрел похожий опыт в войнах против Ганнибала, христианские правители - против турок, военачальники греков - против Филиппа. Не так давно князья Германии в противостоянии с Карлом V поняли, что ничто не может хорошо управляться многими людьми. Так, греки и римляне в случаях, когда государственные дела расстраивались из-за войны или восстания, обращались к правлению диктатора, или архонта, или гармострата, как к священному убежищу. Подобно тому как генуэзцы, флорентийцы и венецианцы в кризисные для государства периоды часто представляли высшую власть одному военачальнику, вверяя ему вопросы войны и мира. Действительно, почему это вообще подлежит обсуждению, если бесчисленная череда веков доказала то, что демократическое или аристократическое государство являются опасными для рода человеческого? Кто усомнится в обширности владений турок, персов, индийцев, татар, которые даже больше, чем государства абиссинцев и испанцев, подчинивших своим законам Новый Свет? Длительностью существования отличаются королевства муров, французов, московитов, поляков, готов и британцев, а ведь все они не знают власти оптиматов и не воспринимают идей демократического правления. Более того, с ранней истории народы Америки всегда сохраняли королевскую власть; они делали это не потому, что следовали научным теориям, но по традиции. Они не изучали Аристотеля, но были воспитаны своим учителем - природой. Более того, им доводилось слышать, что в некоторых уголках Италии или Германии существует управление оптиматов, но они не верили этому. Многие желали бы довести историю Венецианского государства до 800-летнего периода, хотя оно и построено в противоречии с природой. Даже Д. Джианноти, который писал о венецианцах наиболее правдиво, свидетельствовал, что высшая власть была отдана там под защиту дожа. И венецианцы имели совершенно монархическое правление до 1175 г. Это было время, когда в государстве был утвержден Большой совет и оно процветало в этой форме в течение 350 лет. Я думаю, что индейцы бы не удивились, узнав, что королевство французов, не зажатое в узком пространстве болотами, а широко и вольготно раскинувшееся, процветало благодаря невероятным славным делам на протяжении 1200 лет потому, что ничто, живущее в гармонии с природой, не должно удивлять. Если я не ошибаюсь, Контарини, Мануций, Макиавелли и многие другие полагают, что Венецианское государство является лучшим среди всех, по причинам, которые я частично объяснил и к которым еще вернусь. Когда венецианец М. Суриано, человек высочайшей эрудиции и добродетели, был послом в Париже, он часто по собственному желанию любознательно меня расспрашивал о нашем государстве и я многое ему рассказывал. Он предпочитал обсуждать все вещи беспристрастно, скорее соглашаясь с выводами, полученными на основе действительных фактов, чем с выводами, вытекающими из рассуждений. Я не берусь судить, трудны ли были для него обсуждаемые нами вопросы, потому что мы выбрали власть одного человека, и если бы мы одобряли правление оптиматов, то тем самым впали бы в противоречие сами с собой. Чему обязаны венецианцы своей славой - военным делам, беспристрастным законам или разнообразию ремесел? В военной славе они уступают почти всем народам, в размере государства превосходят немногих, в искусстве управления и в торговой прибыли они уступают испанцам, в разнообразии ремесел - германцам; в этом самостоятельном государстве не особенно заботятся о чистоте религии или об искоренении ересей. Здесь, конечно, отличные земли, что совершенно очевидно прослеживается и в обычаях народа.

(271)      Платон называл спартанцев мужественными и умеренными, даже мягкими, римляне известны как мужественные и справедливые, евреи отличаются религиозностью, массалийцы - справедливостью и мягкостью, афиняне прославились склонностью к искусствам, другие народы - прочими добродетелями, если венецианцы и превзошли других в какой-либо добродетели, то я полагаю, в умении советовать и в проницательности. Я не намерен отказывать им в других добродетелях или утверждать, что в чем-то они уступают другим народам. Но те, кто превозносят добродетели венецианцев, серьезно заблуждаются, просто общественная казна нуждается в звонкой монете. Система ломбардцев является тому примером, прибыль в 5%, как признал Д. Джианноти, вполне оправдывает их в глазах общественности. Конечно, венецианцы ревностно охраняют древние традиции своего государства, и в этом их величайшая заслуга. Так проявляется престиж традиций и их могущества; Аристотель же справедливо сомневался, должны ли новые законы преобладать над древними законами, и он не мог считать этот вопрос легко решаемым. Действительно бесценно то, что они создавали органы управления и организовывали их деятельность только в соответствии с высшей справедливостью закона. К иностранцам они также относятся с любезностью, и если кто-то привлекает их внимание своими выдающимися способностями, то они ищут дружбы с ним, ставя природную одаренность значительно выше, чем знатное происхождение. При рассмотрении Советом государственных дел, в вопросах ведения войны, при заключении союзов, при объявлении мира или войны они проявляют большую проницательность. Хотя эти вещи нельзя недооценивать, но еще более жизненным для защиты государства является тот факт, что территориально находясь в недоступном районе, они могут легко отбить все атаки. Однажды их пытались завоевать генуэзцы, а не так давно король Галлии Людовик XII захотел получить контроль над венецианцами, и ему бы это удалось, если бы он смог осадить город. Но им нечего бояться своего врага, более того, сегодня народ, которому недостает армейского опыта и воинской дисциплины, не может вести гражданские войны или подниматься на восстания. Римляне, напротив, были вовлечены в гражданские войны, так как у них был богатый опыт захватнических войн. Как бы хорошо ни была организована жизнь государства, военная и гражданская дисциплина должна поддерживаться не только одним законом, но также и армиями, которые охраняют высшие ценности, и это непреложная истина. Кроме того, венецианцы, как признался сам Контарини, склонны к предательству. Более того, когда враг атакует, то они используют для своей защиты не только наемных солдат, но и иностранных военачальников; насколько это мудро, я не берусь судить, но еще недавно все военные авторитеты единогласно этого не одобряли и не называли иной причины многократного разрушения государств, кроме этой. Бартоломео Коллеони, которому венецианцы отлили золотую статую за то, что как военачальник он хорошо служил городу, заметил, что это должно быть упреком им самим, потому что они беспечно вверяют себя и свое государство чужаками. Коринф попал в руки тирана именно по той причине, которую указал Тимофей, - виной всему стал иноземный военачальник, но вместе с тем бритты были освобождены от чужеземного контроля англами, испанцы - маврами, греки - турками, которых они добровольно призвали себе на подмогу. Контарини написал, что ради внутреннего порядка и сохранения мира можно пренебречь военной дисциплиной, причем их не пугает то, что, пойдя на эту уступку, они могут потерять и то и другое.

(272)      Не меньше способствует стабильности управления и то, что связь оптиматов с государством строится таким образом, что если бы она была разорвана или оптиматы оказались разобщены, то было бы невозможно контролировать многочисленные объединения граждан. Согласованную власть правителей не так-то легко подорвать, говорил Аристотель. Эта гармония может быть еще более устойчивой. По старой традиции они часто встречаются на общественных и торжественных пирах. Дож может поощрять и организовывать эти пиры и преподносить подарки для укрепления союза его подданных между собой и с государством, но это все-таки второстепенное условие стабильности. Как писал Аристотель, большие государства изначально меньше предрасположены к бунту, потому что они имеют в качестве скрепляющей силы средний класс, который соединяет высший слой с низшим в этом обществе. Но нет более надежного способа защиты правления аристократов в государстве, чем власть, которая не является пожизненной привилегией и неизменно переходит к другому. Срок службы ограничивается двумя-тремя месяцами, или шестимесячным периодом, или даже целым годом. Однако не должно быть власти, закрепленной за кем-либо из служащих пожизненно и становящейся главной почестью, как например дож, прокуратор святого Марка или канцлер. Но если кто-либо превосходит других в высших добродетелях, или талантах, или в популярности, он с неохотой допускается к высшим почестям, чтобы блеск славы его не мог ослепить глаза следующим за ним гражданам. И этот секрет государства, который афиняне и эфесцы, обнаружив, превратили в остракизм, то есть открытое объявление войны за добродетель, становится особенно понятен на примере смерти, которую понес Лоредан, одним кивком головы наводивший ужас на своих сограждан, когда те не выдержали смертоносных атак и бежали, бросив свои армии, а он один, без помощи магистратов, смог заставить их вернуться. Они, однако, не могли выдержать превосходства этого человека, хотя именно он спас государство от серьезной опасности, поэтому он был отравлен, как пишут многие итальянцы. Я не хочу утверждать, что это было так, но я не могу и отрицать возможность этого. Однако они привыкли выбирать дожа, как человека, который не имеет никакого оружия против своих подданных и ограничен золотыми цепями; хотя он и может иметь самое пылкое желание славы, но при этом должен оставаться хорошим и простым человеком. Они опасались, как бы не попасть в ту историю, которая произошла с лягушками на болоте, возомнившими, что они ведут свой род от самого Юпитера, а когда он дал им бревно, в чем, собственно, они и нуждались, то они огорчились, как пишет Эзоп, и тогда Юпитер, увидев их неблагодарность, сделал их любимым блюдом журавлей. Наконец, фактом является то, что венецианцы были весьма искусны в услугах, обладали величайшей свободой и покровительствовали такому устройству, при котором граждане и иноземцы согласно хранили мир. Это важная причина того, почему люди хвалят венецианцев, действительно - они жили в величайшей свободе. Однако государства учреждаются не только ради свободы, но, прежде всего, ради хорошей жизни. Конечно, едва ли есть место свободе в государстве, где каждый человек потворствует только своим привычкам и требования его нетерпимы и вздорны. Если мы измеряем счастье человека его достатком, почестями, владениями и необузданной свободой, мы должны будем признать счастливой ту страну, которая изобилует всем этим, но если мы отдадим предпочтение добродетели, то я не думаю, что Венеция окажется наиболее выдающимся государством изо всех. Отнюдь не доказательством плохого строения государства считал Платон наличие многочисленных магистратов и судей, причем их никогда не было так уж много среди афинян, а сегодня их слишком много среди венецианцев. Поэтому не должно выглядеть удивительным то, что большую часть года они тратят на выборы магистратов. Более того, вся эта масса магистратов является вполне достаточной и для утоления ненасытной жажды почестей и власти, и как средство сдерживания мошенничества и других правонарушений. Но государство Ликурга, которое превзошло всех в славе, не имело магистратов, единственным исключением являлся Сенат, состоявший из 30 человек, призванных на службу пожизненно. Великий наставник молодежи испытывал недостаток власти. Действительно ошибаются те, кто думает, что обилие официальных лиц внушает гражданам любовь к добродетели, поскольку ничто не усиливает более желание власти и достижения богатств, как пребывание на высоком государственном посту. Тот, кто однажды имел удовольствие командовать, не только забывает, как повиноваться, но всеми силами цепляется за власть и оставляет ее крайне неохотно.

(273)      Среди нас часто одобряются любые приказы, потому что закон имеет большую убедительность и притягательность. При короле Генрихе и без того большое число магистратов было увеличено до бесконечности благодаря искусству злонамеренных людей, хотя формально оно сократилось. В результате чего выросла и численность судей, хотя ни воровство, ни скаредность, ни коррупция, ни расточительность не имели тенденции к увеличению и роста судебных разбирательств не было. Однако не было времени, более вольготного для нарушения законов и преступлений. Кроме того, всего нескольких судей было бы достаточно для того, чтобы вершить правосудие при условии, что они выбираются из самых лучших. Благодаря этой системе все граждане неизбежно вдохновлялись добродетелью и стремлением к добрым делам, потому что они могли достичь привилегий как наград. Иногда надежда приходила ко всем, но успех - только к нескольким. Власть, должности и почести не способны сделать граждан счастливыми, так же как и величайшая свобода не приносит радости, когда на ваших глазах превращается в руины хорошо построенное государство. Несвобода имеет основу, даже грешник имеет право на жизнь, даже более того, на прощение и освобождение. Если есть зависимый человек, то он поддерживает власть короля и так же как ребенок повинуется родителям. Часто я с удивлением замечаю, что венецианцы, которые так мудро улаживают многие вещи, не допускали выборов цензора, как это делали римляне, а сегодня - жители Лукки и Генуи. Это могло быть очень выгодно для прокураторов святого Марка, которые ускоряли бы свой служебный рост возвышением через ранг. Папы, чья власть была довольно сильна и которые направляли королей, так часто обращавшихся к их авторитету, сейчас сами очень нуждаются в большем количестве специальных цензоров службы надсмотра, которая стала столь необходимой и важной в государственном управлении Рима, как никакой другой фактор. Это стало понятно после того, как контроль ослабел, затем вместе с добродетелью исчезли великолепие и мощь раннего государства Римской церкви. Венецианское государство также в опасности, потому что принимая бесчисленное множество иноземцев на жительство, оно рискует попасть в зависимость от управления этих вновь прибывших. Примерам подобного характера нет конца. Из-за этого ахейцы подчинили народ Трэзена, самаритяне - мессинцев, в жители Колхиды - амфиполитанцев, которых они поселили в государстве, не дав доступа к привилегиям, как свидетельствуют Павсаний и Аристотель. Такие события разворачиваются еще быстрее, если оптиматы не находят согласия между собой. В случае с Книдом, где знать первая воспользовалась привилегиями, но едва они поссорились между собой, как тут же были выгнаны плебсом и иноземцами. Такие случаи происходили также среди митиленцев, остийцев, фокианцев и не так давно среди сиенцев, генуэзцев и женевцев, которых отстранил от власти плебс, стоило оптиматам поссориться между собой из-за мест. Жители Коркира поступили более жестоко, так как там плебсу удалось бросить в тюрьму всех ссорящихся нобилиев, где те и приняли самую жестокую смерть, как писал Фукидид. Неотвратимо действовал Колонна, с беспримерной яростью убивший большую часть патрициев за то, что те стремились только к добыче привилегий и облагали народ самой тяжелой данью. Переселившиеся иноземцы в Линде также убили оптиматов и выбрали трибунов.

(274)      Эта опасность является не менее ужасной и для венецианцев, ибо когда в 1555 г. избирались цензоры всего города, тогда в добавок к патрициату в городе насчитывалось 159 459 проживающих чужестранцев. Женщины и мальчики старше шести лет были включены в этот список, и всего около 1500 патрициев контролировали эту массу людей. Те, кто не достиг 25 лет, не участвовали в ассамблеях и не разделяли власти, за исключением редких случаев. Венецианский народ не кажется таким уж мудрым. Когда вся эта масса бедных людей осознала свою численность и силу, то, конечно, она стала опасной и подняла восстание против оптиматов. Когда однажды Сенат римлян постановил, что рабы должны отличаться от свободнорожденных и своими украшениями, и своей одеждой, то Сенека возразил, что это может стать опасным, так как рабам будет проще подсчитать свою численность. Более того, критские войны показали, что иностранцы и временно проживающие довольно сильно стремятся иметь гражданство венецианцев. Примерно таким путем Верона, Падуя и многие другие города-государства попали под власть чужестранцев, то есть галлов. Это объединение оптиматов с иноземцами, как нам рассказал Бембо, освободило союзные города от пошлин и налогов, за счет которых, особенно в кризисное время, они рассчитывали получить помощь. Но верно и то, что они были более напуганы, чем расположены к иностранцам. Но все наши удачи обагрены нашей же кровью, и мы готовы идти на это ради безопасности короля и страны, особенно когда нам угрожает опасность извне. Ничто не может быть так распространено и нет лучшего доказательства доброго и дееспособного государства, чем доблестное управление враждебно настроенными людьми и поддержка граждан, лояльность государству. Чаще венецианцы подчинялись врагам и не могли удерживать граждан от беззакония, вследствие чего 18 дожей поплатились жизнью или были отправлены в изгнание. Сабинцы указали эту цифру для времени, когда ими было учреждено правление оптиматов, но даже наследники дожа Лоредано вынуждены были заплатить 1500 золотых монет, согласно законному решению, поскольку Лоредан не был в достаточной степени гражданином и ему не хватало щедрости, как написал Д. Джианноти. Я пропускаю гражданские войны, которые так часто развязывались между городами-государствами, когда венецианцы еще поддерживали свою военную форму. Я пропускаю заговоры, которые после смещения сенаторов и очень кровопролитной гражданской войны разорили государство. Я пропускаю серьезные и бесконечные бунты сторонников Сцеволы, чреду убийств, чему не было иной причины, кроме той, что они не имели доверия к определенной части правительства. Столь часто возникающая в обществе людей ситуация подобна истории с кораблем, на котором нет капитана. Полибий использовал такой пример: когда кораблем управляют три капитана, один из которых до этого трижды надевал капитанскую фуражку, другой трижды поднимал паруса, а третьему трижды довелось отступать, то пассажиры находятся в опасности, потому что корабль с таким количеством капитанов годится лишь на то, чтобы потешить зевак в порту неминуемым кораблекрушением.

(275)      Более того, кто не видел германских ужасов разорения после нашествия турецких и шведских армий, господства испанцев и галлов, затем - итальянцев и, наконец, как следствие своих собственных внутренних распрей, когда же страна стала управляться королевской властью, все это было легко преодолено народом с опорой на сильную армию. Из этого мы выводим, что королевская власть намного лучше, чем правление оптиматов. Мы должны опровергнуть мнение Иосифа и тех, кто полагал, что в Священном Писании Бог проклял королевство и благословил власть оптиматов среди иудеев. Иосиф показал этот государственный строй в 6 главе "Древностей" VI книги. Хотя иудей Филон в книге о воспитании правителя учил, что власть единого правителя утверждается по воле Бога.

(276)      Позвольте же мне опровергнуть мнение Иосифа. Впрочем, это касается и слов Самуила, который описывает отнюдь не королевство, но - тиранию, а это противоположно тому, что имел в виду Меланхтон. Неужели ученому-иудею неизвестно, что слово "..........." означает и короля, и тирана одновременно? Авраам, говорят, отвернулся от убийства королей, но слово "..............." означает в этом месте не права короля, но обычаи и обхождение, в чем сходятся все толкователи. Если описывался не тиран, то почему Моисей во Второзаконии отдал приказ, чтобы король признавал отдельные части закона и правил народом на основе Священного Закона? Согласно этой главе народная и аристократическая власть не только отклоняются, но, более того, прямо одобряется королевская власть одного человека. Далее, ты ведь не будешь называть больным правителем народа узурпатора власти. В книге Синедриона, в главе 2, королевское величие, которое исключается среди евреев, описывается очень полно.

(277)      Форма правления государства евреев и ее изменения

(278)      Конечно, то, что Моисей имел королевскую власть, следует из факта, что, учитывая волю народа и оптиматов, он издавал законы, назначал сенаторов, отбирал судей, назначал священников, а однажды без суда приговорил к смерти более 40 000 мятежных граждан, а также это видно из последнего его желания сделать Иешуа правителем, потому что никого более великого не могло быть. Когда Иешуа умер, то сенаторы выбрали в правители Отониэля, затем Иуду. Поэтому отец Мартир верно заметил, что аристократическое правление началось, когда Отониэль встал во главе сенаторов, хотя комментаторы считают, что правители избирались не на собраниях граждан, но божественной волей. Таким образом Гедион пришел к власти. "У меня нет власти, - говорил он, - ни над вами, ни над своим сыном, но Бог повелевает всеми". Наконец, когда его сыновья Илья и Самуил нарушили порядок и власть оптиматов превратилась в фикцию, плебс со всей своей непреклонностью стал требовать королевской власти. Затем, действительно, следовавшие один за другим беспорядки прекратились. По этому поводу Маймонид писал, что Священным Законом иудеям запрещалось строить храм до тех пор, пока у них был король, способный удерживать смуту и повелевать собственной властью. Эти вещи описаны в 47 главе III книги "Руководитель запутанного". Из этого следует вывод, что королевская власть приятна Богу, тогда как тирания для Него неприемлема. Когда король выбирался, то сенаторы первыми допускались, но не к верховной власти, а к совету, как говорил Моисей. Факт, что Ромул хотел, чтобы менее важные случаи рассматривались сенаторами, а более важные - им самим, об этом можно прочитать у Дионисия. Моисей также утвердил это положение при поддержке сената, как написано в "Числах", глава 2. Следовательно, когда халдейский правитель Иеремия написал, что сенат из 71 человека (который евреи называют "................", но он сам назвал измененным греческим словом Синедрион) имел высшую власть утверждения законов и справедливости среди правителей, он ссылался на факт обнародования законов и протоколов судебных заседаний. Среди нас Верховный совет оглашает закон, куда менее опытные мудрецы одобряют его. Но это относится только к одному правителю. Тот же халдейский комментатор добавил, что судебные разбирательства о родстве, о высшем священнике, о благородстве и о ложном пророчестве не могут проводиться без сенаторов. Но Моисей Маймонид в "Руководителе запутанного" в последней главе III книги написал: "Сенат имеет власть меча". Для этого Сенат направлял в отдельные города так называемых гражданских судей числом 23 человека и 7 человек судей по торговым и финансовым делам. Из них 3 выносили приговор, 5 разбирали вопросы, связанные с первой апелляцией, 7 решали вопрос по второй апелляции. Кроме того, 10 судей коммерческих дел, включая первосвященника, избирались подобно эдилам. В помощь им избиралось еще трое защитников. Каждый присутствовавший имел право на один голос, двое выбирали третьего. Все эти вещи объясняются в Пандектах евреев под заголовком "Синедрион", главы 1-3. Наконец, совершенно очевидным является то, что новый сенаторский состав избирался тем самым Сенатом, чьи властные полномочия уже заканчивались. Кроме того, все эти решения утверждались правителем, потому что постановления Сената без одобрения правителя не имели силы. Это ясно из истории с арестом по приказу Сената Ирода, обвиненного в убийстве ребенка. Группа гиркан освободила Ирода из тюрьмы по велению правителя и первосвященника, но не Сената, как написал об этом Иосиф в 16 главе XIV книги. Если вернуться в глубь веков, когда после смерти Соломона его сыновья утвердили монархию, то народ тогда разделился на два государства, вернее, были учреждены две монархии, первая - от рода Иуды, вторая - от всех оставшихся родов, потому что Сенат имел столько власти, сколько ему давали правитель или король. Известно, что каждый римский император по своей воле ослаблял Сенат, подобно тому, как римский Сенат провозглашал некоторых императоров своими врагами и приговаривал их к смерти (как в случае с Нероном или Максимилианом), Сенат иудев принял такое же решение в отношении Ирода, когда тот был еще молодым человеком. И Сенат спланировал этот несчастный случай, если бы он [Ирод] вышел из под контроля короля гиркан. Когда Ирод стал старше и получил всю полноту власти, то он убил правителя гиркан и всех сенаторов, за исключением Шемая, который действительно был злейшим врагом всех сенаторов, таким образом Ирод и обрел славу имени своего, как мы видим на страницах XIV книги Иосифа. В пользу этой формы правления есть еще одно доказательство, которое заключается в том, что государство евреев процветало при монархии 160 лет. Потом в течение 244 лет власть принадлежала оптиматам, затем евреи опять имели монархию, которая распалась на двухполюсные тирании, просуществовавшие 486 лет и уничтоженные при вторжении абиссинцев. Первые короли Самарии и 10 родов вошли в Халдею, затем к ним присоединились правитель Иерусалима с оставшимся народом. 70 лет они страдали в изгнании, затем снова возвратились в свое отечество и процветали при монархии и первосвященнике до тех пор, пока не были ослаблены гражданской войной и войнами с соседями. Они первыми подпали под власть египтян, затем они были под греками, потом - под палестинцами. Наконец, Иудея была превращена в отдельную провинцию империи Августов и приняла управление римлян, от которого она освободилась через 100 лет. В это время Иерусалим был захвачен и разрушен до основания и в руинах ждал своего восстановления. Но все соседи ополчились на Иудею и устроили заговор с целью уничтожить этот народ; а поскольку сильнейшие кровопролития происходили тогда в обеих Азиях и в Африке, то еврейский народ был убежден, что обречен погибнуть, исчезнуть навсегда. Число убитых, приводимое Иосифом, определенно превышает 300 000. Оставшиеся были приведены в состояние унизительного рабства или рассеяны по лику земли.

(279)      Королевская власть - наилучшая

(280)      Что я еще могу добавить о королевской власти, которая, безусловно, ближе всего к природе и утверждена Богом, отцом природы; выбрана замечательным решением Магнуса, воспета Гомером, Ксенофонтом, Аристотелем, Плутархом, Дионом, Аполлонием, Иеремией и Киприаном, позднее получившая свое подтверждение после споров Августа с Агриппой и, наконец, единодушно одобренная всеми наиболее известными в славе своей народами или почти всеми народами, она вряд ли нуждается в моей защите. Что можно еще сказать о лучшей форме правления?

(281)      Выборы короля могут быть упразднены

(282)      Мы должны сейчас, вооружившись вескими аргументами, перейти к опровержению теории выборности монарха. Аристотель считал такой путь опасным и нецивилизованным. Короли, полагал он, должны передавать власть на основе династического принципа. Другие не видели большой разницы между выборным монархом и наследственным. В конце книги III Аристотель утверждает, что спартанцы подчинили карфагенян, потому что последние короля выбирали, а правитель первых ведет свой род от Геркулеса. Затем египтяне могли быть вытеснены варварами, ассирийцами, македонянами, финикийцами, эфиопами, абиссинцами, турками, индийцами, татарами, московитами, поляками, датчанами, британцами, итальянцами, галлами, испанцами, наконец, американцами, то есть всеми народами земли, за исключением германцев, шведов и их союзников, венецианцев, гогузан, жителей Лукки и генуэзцев, которые находились под властью оптиматов или имели народное правление. Но если действительно все так, многие народы были нецивилизованными, потому что они не имели наследственных королей, то, кто же тогда являлся носителем культуры? Факт, что Аристотель обдумывал эти противоречия, однако все это кажется мне более чем абсурдным. Во-первых, определенную опасность несет в себе междуцарствие, когда государство, подобно кораблю без капитана, мечется по волнам мятежей и часто оно тонет. Так произошло после смерти императора Фридриха II, без императора в государстве воцарилась анархия, которая из-за гражданских войн среди принцев продержалась целых 19 лет. Или другой пример: что могло быть более жестоким, чем беспощадные грабежи плебса мамелюками в период междуцарствия султанов Египта? Что может быть более безнравственным, чем Рим периода междуцарствия, когда с безнаказанностью и кровопролитием мир погрузился в насилие? Кроме того, принципы выборов правителя никогда не выполняются с точностью. Это не может быть сделано хорошо и справедливо, как того хотел Аппиан, так как для этого народу недоставало способностей логического мышления и мудрости. Следовательно, эта функция должна быть предоставлена меньшинству или лучшим, но это могло обидеть народ и армии, поэтому от этого отказались. Вследствие этого появились весьма серьезные неразрешимые разногласия между римским Сенатом и преторианцами. Часто легионы в разных местах и одновременно выбирали сразу нескольких императоров, подобная ситуация возникала трижды. Как следствие начинались гражданские войны, убийства, грабежи и ужасный хаос воцарялся во всей империи; что даже более гибельно, чем власть безнравственного человека, когда добро втаптывается в грязь, как обременительная обуза. Если правитель был достаточно мудр, чтобы пожелать объявить добродетельного человека своим помощником, как это сделали Нерв, Траян, Адриан, Антоний Пий, то выборщики могли представить это незаконным. Надежду на власть питали все, но воплощалась она в жизнь только одним; после же того, как капитан терял свой штурвал, путь к власти открывался для разбойников и отравителей. Мир не знает более стабильной основы для государства, чем уважительное отношение подданных к своему правителю. Как могло случиться, что народ без презрения принял власть человека, происхождение и слава которого весьма сомнительны, или того, кто вышел из низов, или того, кто должен был искать пути наверх через преступления или подкупы? А чем можно объяснить страшную в своей простоте чреду убийств римских императоров, совершаемых их же собственными подданными, причем столь хладнокровно, словно это был забой крупного рогатого скота. Насчитывается не менее 30 таких случаев. Но государство никогда не было более спокойным, чем в ситуации, когда сын наследовал власть отца, хотя Аристотель и считал ее опасной. Среди германских правителей войны за власть прекращались лишь тогда, когда отец представлял своего сына как кесаря, например, Генрих III сделал своего сына преемником, когда тот был еще мальчиком. Тот, в свою очередь, привел к престолу своего внука, Карл IV объявил, что его сын будет наследником, после него правил Сигизмунд, который законно передал власть своему сыну. Фридрих передал власть Максимилиану, последний - его внуку. Однако большая часть правителей и претендентов на престол получила смерть через заговоры и отравления, в этот скорбный список входят Рудольф, Альберт, Генрих VII, Фридрих III, Людовик Баварский, внук Генриха и сын королевы Карл. Выборы королей Польши и Венгрии, происходившие на специальных собраниях, которые они сами называли сеймами, поддерживались армиями и часто заканчивались гражданскими войнами. Если бы род Ягайло не завоевал кровью право быть избранным на царство, то это государство должно было бы постепенно погибнуть. Интересен пример Египта, где было не более 15 выбранных султанов. Семь из них, а именно были убиты мамелюками, которые их и избирали. Но Сафадин, брат Саладина, выбранный своим народом, жестоко убил 10 сыновей своего брата для того, чтобы обезопасить свое царствование. Турки также определяли право наследования голосованием, хотя в действительности добивались власти исключительно через кровопролитие. Наконец, пишут, что римские папы тоже погибали от яда, хотя их выбирают, как правило, из претендентов весьма преклонного возраста. Иногда те, кто управлял префектурами или провинциями, например среди германцев - герцоги и графы, были не склонны допускать отстранения правителя от власти. С другой стороны, среди нас герцоги и графы захватили власть в провинциях королевства в силу того, что они на основе своего права могли выбирать короля в такие сроки, какие определяли сами; это признавалось Юлием Пфлугом и Эмилием. Принимая на себя королевскую власть, Гуго Капет определил, что каждый граф владеет своей провинцией на правах домена. Поэтому мало кому земельные поместья, власть или юрисдикция перешли в наследственное владение. Существующие в библиотеке Бовэ документы донесли до нас древние формы выборов короля народом и ритуалы посвящения, которые, говорят, использовались при коронации Генриха II, но я не знаю свидетельств, подтверждающих, чтобы в древности короли избирались, королевство определенно не могло существовать долго, если бы мы имели короля, избранного через голосование.

(283)      А вот что произошло с германцами: в 913 г. Генрих I получил Саксонию, следующий император захватил другую провинцию, правители постепенно освобождали города от налогов, они принимали сторону императоров и укрепляли власть императора. Стоило князю заплатить налог за какой-нибудь город, как он получал полную автономию. Так Рудольф в 1230 г. восстановил автономию всех городов Этрурии. Лукчера выкупила свою свободу за 12 000 золотых монет, флорентийцы - за 6000. Потом Рудольф передал три имперских города своему сыну, Карл IV продал Милан своему губернатору Оттону Иснию, Людовик продал Нюрнберг Фридриху. Ульм сам завоевал свою свободу, и так поступали многие города. Эти же вещи происходили и во владениях пап римских, поэтому служащие церкви утверждали тиранию над провинциями, как это было показано раньше. Но если существовала хотя бы надежда на сильную власть и законное право наследования, то провинции не могли быть отторжены. Пример наиболее счастливой жизни нам дают ассирийцы, македоняне, галлы, которые процветали на протяжении многих веков и столетия пребывали в покое, и разве была этому какая-либо другая причина, кроме той, что короли наследовали в соответствии со старшинством по линии династии из королевского дома? Я уверен, что мы повсюду найдем свидетельства того, что не существует лучшего доказательства хорошо организованного государства, чем его продолжительное существование. Абиссинцы, которые имели величайшую в истории Африки империю на протяжении 800 лет, вели всех своих королей из одного рода, из одной и той же семьи. Но необходимо, чтобы эта семья не захирела и не ослабла и чтобы взаимоисключающие интересы и требования членов королевской семьи не разделили народ на противоборствующие части, потому что всегда найдется тот, кто рвется к власти. Так часто случалось среди турок и персов, которые позорили себя отцеубийством. Интересен пример Дейтерия, который, убив всех своих многочисленных потомков, этим не обезопасил себя, потому что один из родственников короля (из тех, кого называют "сыны Израилевы") собрал союзников в недоступном месте, в самой мощной крепости на очень высокой горе. Как свидетельствует Альварес, в крепость эту можно было попасть только тайными ходами. Они укрепили это место усиленной охраной. Король в завещании, вступающем в силу после его смерти, может объявить наследником не только очень близкого родственника, но обладателя подходящих качеств из оптиматов или назначить его регентом. Эта традиция распространяется среди датчан, шведов и венгров: у них принято из многих детей произвольно выбирать одного, по собственному желанию, и это не обязательно первенец. Так и абиссинцы, поклонявшиеся человеку из крепости, словно некоемому богу, спустившемуся с небес, относились к нему с величайшими почестями и послушанием. 50 провинций и городов управлялись одним человеком, но не было городов, которые смогли бы защитить стены и цитадели, если правитель не вверял оборону благосклонности своих подданных, в противном случае он создавал ситуацию для мятежа. Более того, что приносит правителям парфян и турок такую славу? Никогда правители турок, требующие от своих подданных одновременно и восхищения, и послушания, не были уверены в своем роде и тем более в роде Оттоманов. Парфяне же доверяли сынам Арсака. Макиавелли ошибался, когда думал, что государство турок разрушится, если их правитель будет убит вместе со своими детьми, поскольку тогда не будет вождя, за которым по правильному пути пошло бы все государство. Здесь еще оставалось четыре семьи, которые великолепием и древностью рода долгое время были равны Оттоманам, также происходили от того же древа, что и Оттоманы. Эти люди, однако, мудро отстранились от окружения правителя и от власти, не поддаваясь искушению раздуть мятеж. Карфагеняне же, персы, французы, британцы не нашли более верного пути для поддержки своего правителя, чем требование соблюдения акта о престолонаследии. Флорентийцы в сравнении с другими народами получили свободу намного позднее, однако опозорили себя и город гражданской войной, тянувшейся долгое время и казавшейся бесконечной, вследствие чего они просили папу прислать им человека королевского рода, которому они передали бы право управлять государством. И когда он послал им Карла Валуа, все призывы к бунту были внезапно прекращены, потому что могущество определяется почтением к крови и роду, связывающим людей вместе взаимным уважением и доброй волей. Этот союз, конечно, является обязательным для всех государств, и владения должны передаваться на законных основаниях не только самому близкому родственнику по мужской линии, но также и по праву первородства. С другой стороны, убийства и гражданские войны часто случаются и между прямыми потомками, и эти войны между гражданами одного государства являются куда более ужасными, чем войны с чужеземцами, поэтому разногласия среди братьев представляют собой более чем серьезную опасность. Как доказательство ужасных последствий отцеубийств мы имеем пример турок, которые в конце концов повергли в руины свое государство. И все началось с того, что Селим, предшественник нынешнего султана, руководствуясь лишь своим дурным предчувствием, отверг все требования своих собственных детей, а потом признал Сулеймана. Последний, подобно Дейтерию, описанному раньше, приказал убить всех своих сыновей, кроме одного. Однако если наследование определяется по праву первородства, то все остальные будут повиноваться законному наследнику, что можно видеть среди нас, где нельзя припомнить ни одного случая убийства брата братом. Королевская власть, придерживающаяся этого пути, остается наилучшей из всех и, как мне кажется, особенно полезной для гражданского общества, обеспечивая порядок и гармонию, дополненные великолепным согласием. Не так далек от нас факт, что Платон хотел управлять своим государством по законам геометрической пропорции. Аристотель тонко и ясно подметил, что это касается только вознаграждений. Насколько это правильно я не могу судить, но о гармонической пропорции никто ничего не говорил, между тем я представляю эту пропорцию как наиболее прекрасную из всех, свойственную форме наилучшего государства. Она развивалась из арифметической и геометрической пропорций, но не похожа ни на одну из них155. Гармоническая пропорция не может быть применяема только к наказаниям, или вознаграждениям, ибо обязательствам присуще арифметическое равенство, а наказаниям или вознаграждениям - равенство геометрическое. Но в одной гармонической пропорции мы можем наблюдать отношение высшего к низшему, так как первый интервал соответствует октаве в соотношении 1:2. Поэтому в одном или нескольких правителях заключается вся верховная власть и от нее полностью зависят магистраты. Второй и третий интервалы достигаются прибавлением к первой струне ее половины или соответственно 1/3. Первая в соотношении 1:1 1/2 дает четвертый интервал, вторая в соотношении 1: 1 1/3 дает пятый. Вместе они составляют первый интервал. В пятом интервале созвучие исчезает, а последующие интервалы дают сильный диссонанс. Второй же распадается на бесчисленные части. Многозначное число можно увеличивать до бесконечности, также и интервал можно уменьшать до тех пор, пока созвучие не распадется. Если эти рассуждения перенести на реальную жизнь, то станет очевидно, что разделение власти среди многих отвратительно природе гармонии. Более того, характерной особенностью музыкальной пропорции является необходимость интервала, так же как и отдельных нот, если пропорция соблюдается, то ноты могут хорошо гармонировать друг с другом, это подходит только к монархии, при которой власть осуществляется через магистратов. Управляя низшими, они, в свою очередь, повинуются верховной власти, и так продолжается до тех пор, пока союз скрепляется сувереном, из власти которого, словно из живительного неиссякаемого источника, проистекает величие королевства. Кроме того, цифра 1 стоит особняком от других цифр, выделяясь в специальную категорию, но можно ли применить гармоническую пропорцию к королям и императорам, я предпочитаю, подобно другим, судить по фактам, которые зачастую столь неясны, что я остерегся бы быть первым в утверждении подобного тезиса. Итак, есть три типа пропорции - арифметическая (А. 3, 4, 5, 6), геометрическая (G. 1, 2, 4, 8) и гармоническая (H. 2, 3, 4, 6). Мне кажется, что они подобны трем дочерям Времени, которых поэт назвал Эвномия, Дике, Эйрена. Первая, находясь в середине, объединяет других в своих объятиях. Они также истолковываются как порядок, справедливость и мир. Пропорция, организующая и символизирующая мир, составляется наиболее замечательным образом, она отличается от всех других и является наиболее применимой для королевств и империй. Я не думаю, что древние правители имели какую-либо другую цель, кроме умиротворения граждан, когда они объединяли своих подданных посредством общественных пиров. Так, Минос приказывал собрать критян на праздничные пиры, которые они сами называли andreia; Ликург устраивал phidika, или philika, Платон - symposia, Моисей - skenopegia, а также большой pasach, который по-гречески искаженно называют Пасха. Следуя традиции, христиане учредили свои любимые пиры, как это можно понять из написанного Климентом в отрывке из "Четвертого послания к церкви Иерусалима". К этому списку также относятся общественные обеды афинян в panathenaea и thesmorphoria. Сaristia проводилась обычно в кругу близких родственников, в отличие от пиров в капитолии и общественных жертвоприношений. Наконец, были придуманы epulones, по образцу которых венецианцы утвердили четыре общественных праздника. Более того, законодатели шведов хотели узаконить совместное распитие спиртного в шаффэ, что сейчас запрещается эдиктом о выпивке. Предполагалось, что граждане вместо того, чтобы становиться буйными и ничего не соображать, могли быть приобщены таким путем к порядку, культуре и достоинству, а их сердца обращались бы от ненависти, мстительности и ссор к миру, любви и благосклонности. Все эти вещи имеют отношение к власти, которая нисходит на нас с небес и часто используется Христом как дар святой, то есть как то, что мы можем любить в ком-то другом.

(284)      Многие вещи, которые можно было бы обсудить, например о хорошо отлаженной законодательной системе в государстве, прямого отношения к теме не имеют, и мы их касаться не будем. Я, в общем-то, рассуждаю не о лучшем государстве, но о наилучшем типе правления. Однако все законы, относящиеся к наилучшему государственному устройству, утверждаются с целью воспитания лучшего правителя. Ничего более святого не открылось пророкам, кроме того, что уже было сказано Платоном: "Каковы правители в государстве, таковы и подданные". А сейчас попробуем примером обосновать эту неоднозначную истину. Например, излишне искать другого такого отца своих подданных, как Франциск I, король Галлии. Как только он стал покровительствовать литературным занятиям, от которых его предшественники всегда отворачивались, то немедленно за ним последовала вся знать. Вследствие чего по сложившемуся порядку все с таким усердием принялись изучать прекрасные искусства, что число образованных людей выросло как никогда. Но с тех пор мир убедился, что очень трудно подобрать несколько добродетельных оптиматов, которые в одновременно стали бы добрыми правителями нескольких государства. Трудно воспитать по нормам добродетели даже избранных, тем более всех граждан. Из этого следует, что даже лучшие учителя могут не устоять перед большими соблазнами. Воспитание будущего правителя не сможет вдохновить негибкий ум, иностранные языки, о которых мы уже писали, также могут преподаваться глупо и бесполезно и ничего не дать развитию ума, только истинная религия необходима будущему правителю. Все споры о законах и формах правления не становятся более важными и значимыми, если побуждает к ним лишь усердие в учебе, прежде всего будущий правитель должен быть вдохновлен тем, что он приходит в этот мир ради истинного поклонения Богу. Правитель должен быть настолько сведущ, настолько подготовлен регулярными упражнениями, что мог бы воспринять как истину, что только Бог является судьей и наблюдателем всех его действий. Поэтому такой правитель никогда не пойдет на нечестный или безнравственный поступок, не сможет даже подумать о чем-либо низменном. Этой единственной персоне он подвластен, Его он должен любить и бояться. Правители прокладывают свои жизненные пути и традиции своей страны, вдохновляемые Его примером. Так, говорят, что Людовик IX и король Эдуард, следуя Его примеру, так целостно построили свои жизни, что были возведены в ранг святых. Оставим пока королей Франции и Англии, им уготована долгая слава, так как они имеют замечательные законы и такие же жизненные пути. Часто короли Англии управляли страной, не покидая собственного трона, отвергая собственный народ, который судили по законам Эдуарда Исповедника. Это есть основа закона, без которой правители напрасно вводят новые законы, потому что безнравственность отступает под натиском одного лишь религиозного страха и она не сдерживается страхом перед судом. Но разве судьи, законы, власть могут остановить правителя, если он не сдерживается страхом перед Богом? Сила и величие религии таковы, что сама она не только исключает пороки и дарует добродетели, от которых зависит высшая оценка жизни человека, но также является и ориентиром, и опорой для самого правителя, потому что власть наиболее действенно поддерживается именно религией, а не чем-то еще. Первым это признал еще Аристотель, затем Полибий и Эпикур, хотя они презирали священную власть. На этот счет правильно высказался эпикуреец Требатий в своей правдивой книге о религии. Но так как правители, обуреваемые желаниями, часто не умеют их сдерживать, то вторым необходимым делом в воспитании будущего правителя должно быть закрепление в его характере прочного и истинного достоинства. В такой атмосфере он должен постепенно развиваться. Святой Фома, следуя мнению Аристотеля, считал, что принц должен пройти серьезную школу, так как если он не выдержит испытания славой, то может стать тираном. В поисках богатств и наслаждений он мог даже повернуть к кражам и излишествам. Это произошло с Дионисием Младшим, которого отец воспитывал в наслаждении и неге, в результате чего он так и не был принят общественным мнением как сведающий в науках, не закаленный какими-либо дисциплинами и не имеющий уважения к истинному достоинству. Его отец потворствовал многим его желаниям и он проводил время в компании с опасными льстецами. Так продолжалось до тех пор, пока он не был приведен к тирании, где укрылся, как в неприступной цитадели. Но даже он, который так стремился к славе, не только старался избежать позора и низости жизни, но также научился понимать, что истинная ценность состоит из актов добродетели и что только через добродетель он действительно мог обуздывать безнравственность, защищать добрые устои, оплачивая самоотверженные и мудрые дела похвалой и вознаграждениями, а безнравственные - вечным позором.